Александр Шорин - Ось второго порядка

Алексей в ответ лишь вздохнул:

– Тяжёлая у тебя профессия. Не позавидуешь никому, кто душу продаёт ежедневно, причём «кому хошь» и за гроши. Хотя… иногда ради нескольких «золотых» статей стоит всю жизнь проработать в журналистике. Иногда даже ради одной.

А потом он взял гитару и спел мне песню, которую назвал «Балладой о честном журналисте»:

Были в ней такие строчки:

И конец:

– Не обижайся, – сказал он, закончив петь. – Не так уж плохо я отношусь на самом-то деле к вашей журналистской братии, как видишь.

Тут разговор перескочил на путешествия: Алексей рассуждал о том, что путешествуют часто люди, которые чувствуют себя неполноценными – им мало самого себя, им нужен «я» вкупе с Эйфелевой башней или с Тауэром, или с Ниагарским водопадом. В общем, тема уже сменилась, об обычных людях больше не говорили.

Я вспомнил о возмущении, которое охватило меня после того, как меня назвали «обычным». Я понял, что речь вовсе не о том, миллионер я или журналист (одно другого, по большому счёту, стоит), а о том, из категории «играющих» я, или тех, «кем играют». И я тут же честно причислил себя ко вторым.

Слишком уж мы привыкли именно себя считать «исключительными», «не похожими на других», «уникальными». Если вдуматься, это совсем не так. Действительно, всю мою жизнь меня кто-то определял куда-то, кто-то решал, что мне делать и чем дышать, а иллюзия самостоятельного выбора приводила к тому, что я только такую жизнь и считал жизнью. Даже мучился, когда она была другой – например, когда сидел без работы. То есть, по сути, я тогда искал того, кто бы за меня эту жизнь определил. Самурай без сюзерена…

Встреча с Алексеем стала тем «пинком под зад», который как должен был дать мне необходимое ускорение, чтобы идти сворачивать горы, но так случилось, что обстоятельства изменили меня без моего участия и гораздо сильнее, чем я мог предположить.

Меня зовут Виктор.

По крайней мере, такое имя указано в моем паспорте. Кто я на самом деле – не знает никто, по крайней мере, я – точно не знаю. Из зеркала на меня смотрит измученный, уставший, но симпатичный молодой человек с тёмными, вьющимися, растрепанными волосами. Мне знакомо и приятно это лицо, но у меня чёткое ощущение, что лицо это не моё. Это наваждение приходит каждый раз, как я подхожу к зеркалу. Но я привык и уже не отшатываюсь от зеркала, как в первый раз. Машинально беру расчёску со столика около кровати и начинаю с удовольствием причёсываться.

Медсестра Валечка уже сменила бельё и немного ещё замешкалась, что-то поправляя и глядя на меня исподтишка. Кажется, я ей нравлюсь.

Вдруг я прихожу в себя, останавливаюсь, неприятно удивившись самому себе, бросаю расческу и снова растрёпываю волосы. И так каждый раз. Это превращается в кошмар… Валечка испуганно вздрагивает и уходит.

Когда я очутился в онкологической больнице, я был уверен, что живу в городе Свердловске и работаю журналистом. Вот несколько заметок из блокнота – одной из немногих вещей, оставшихся от моей прошлой жизни. Благо, всегда ношу его с собой.

…Совсем недавно пришел в себя – сегодня первый день, когда могу что-то царапать в своем блокноте. Что-то очень любопытное происходит с моими глазами: стоит чуть-чуть изменить угол зрения, и буквы начинают расплываться, иногда мне даже кажется, что они сознательно нагромождаются друг на дружку, издеваясь надо мной. Доктор говорит, что это нормально после операции, и скоро всё пройдет…

Я лежу в новом корпусе онкологической больницы, что на краю нашего города. Больница – просто блеск! Говорят, что это любимое детище нашего губернатора, «на личном контроле» так сказать, поэтому здесь всё на высшем уровне, напоминает булгаковскую клинику доктора Стравинского (мне, по крайней мере). Психиатров, правда, нет – все больше хирурги, но сумасшедших хватает… У всех нас (а в палате нас трое) диагноз один и тот же: опухоль головного мозга, а это, я вам скажу, к сумасшествию очень даже располагает…

…Опять начались головные боли. Валечка вколола мне что-то в ягодицу. Клонит в сон.

Если верить моим часам, то сегодня 24-е число. Значит, я здесь уже пять дней (и все пять помню очень смутно). ПЯТЬ! Начхать на эту «утку», да и на санитарку-дуру тоже. Перетерплю как-нибудь… Главное, очень хочется вспомнить всё, что со мной случилось!

Помню вот что: стоял первый теплый день мая, и я в своей куртке «кожзам» просто изнывал от жары. Ещё бы – всю неделю погода делала жуткие выкрутасы: днём, как правило, шёл дождь, временами переходящий в снег. И когда я этим утром увидел на термометре +8 (было семь утра), то, естественно, надел куртку. Пожалеть об этом пришлось ближе к обеду – по моим ощущениям к этому времени температура была уже около двадцати градусов, и я весь взмок, пока шёл от редакции к Дому Культуры.

Накануне я брал интервью у директорши этого заведения – стервозной бабы под сорок, – и в тот день нёс на её суд уже готовый текст статьи. Мне, помню, ещё не очень повезло – когда пришел, у неё в кабинете была «оперативка». Сунул было нос, но, увидев её, распекающую с десяток своих сотрудниц, поспешно убрался обратно в коридор, сел на стул и вынул книжку, чтобы скоротать время.

Чтение, однако, не шло – я вспомнил, что мне сказали в редакции про эту бабу: «Вредная как сам черт, журналистов терпеть не может. Смотри – всю душу вынет!» Я вытащил из сумки и медленно перечитал текст статьи, и он мне совершенно не понравился. Ну, да, волков бояться…

Вот тут-то все и началось. У меня прихватило сердце. Причем так сильно, что я подумал, что сейчас упаду в обморок. То-то весело будет! Мелькнула мысль, что сегодня с утра я много курил, а вчера лёг очень поздно и не выспался…

Однако слегка отпустило. Сжав зубы, я расстегнул одну пуговку на рубашке и, сунув в образовавшуюся щель ладонь, прижал её к груди – стало, вроде бы, чуть-чуть получше. В это время из кабинета посыпались сотрудницы, некоторые кивали мне в знак приветствия, на лицах их читалось облегчение. Я, вздохнув, встал, всё ещё не веря, что смогу удержаться на ногах, и поплелся в директорскую берлогу с самыми дурными предчувствиями.