Анатолий Резанович - Полынь-вода

Дед Федор возмущенно засопел.

– И вправду. – Стасик сплюнул. – Об этом говорено-переговорено тысячу раз. Пойдем лучше по домам…

Глянув на другой берег, дед Федор и Стасик заметили незнакомую женщину, которая направлялась по кладкам через реку в центральную часть села.

– Это еще кто? – удивился дед Федор.

– Может, родственница чья, – предположил Стасик.

– Непохоже. – Дед Федор с сомнением покрутил головой. – В Рубеже я ее никогда раньше не видел.

– С минуты две они понаблюдали за незнакомкой, после чего неторопливо разошлись по домам.

II

Незнакомая женщина, оказалось, пришла из-под самого Киева. Шла несколько месяцев пешком. По дороге останавливалась на отдых в деревнях и селах, а бывало, что ночевала в лесах. Никто, конечно, из рубежцев этого не видел, но почти все доказывали, что именно так и было. Особенно укрепились люди в этом мнении после того, как в воскресенье возле церкви женщина стала пророчествовать.

– Люди, послушайте моего голоса! – взывала она. – Это не я говорю, это ангел небесный говорит мне, а я повторяю!..

Бабка Вера перекрестилась:

– Господи, вразуми ты эту несчастную…

Незнакомая женщина и впрямь выглядела несчастной, даже убогой. Уже немолодая, но еще и не старая, одетая в поношенное, залатанное в некоторых местах черное платье, с повязанным на голову тонким шерстяным черным платком, с тоской в больших слезящихся глазах, она умоляла:

– Не прогоняйте меня, верьте!.. Красива земля наша, дает нам пищу и материл для жилищ наших, радует глаз и вселяет покой! Но все преходяще!.. Человек сегодня радуется, а завтра будет печалиться. И печаль у всех нас впереди… Уже наступает время, когда будет зелено, но не будет весело!.. Когда на земле будет все, но не будет на ней никого!.. За грехи свои страдать будем!.. Ох, будем… Я вижу город, который весел, но который зальется слезами и опустеет, а на его месте вырастет полынь. Вырастет в пояс, в человеческий рост… И будет гореть огнем, но не сгорит, а до скончания века останется на земле нашей, пока не появятся новая земля и новое небо… Об этом мне наказано предупредить вас и всех, кто встречается мне на пути. Молитесь!.. Бодрствуйте!.. Просите Бога, чтобы помиловал!..

Молча слушали рубежцы незнакомку. Женщины крестились, мужчины старались не выдавать своих чувств, но при этом понимали – что-то случиться. Не зря старики рассказывали, что перед войной тоже какая-то женщина приходила в Рубеж, предрекала беду…

– Верьте мне, – молила пришлая женщина, – ибо не я из слепых хочу сделать зрячих, а ангел просит меня открыть вам ваши глаза и очистить ваши души!..

У Степаниды Шутовой, молодой кладовщицы, которая регулярно ходила по выходным в церковь, закружилось в голове, и она чуть не упала. Благо, во время схватилась за забор, прислонилась к нему.

Надежда Казимировна, заметив ослабевшую и побелевшую молодицу, быстро подошла к ней, спросила:

– Может, тебя в больницу отвести?

– Не надо. – Степанида виновато улыбнулась. – Беременная я, сейчас пройдет… Не беспокойтесь…

– Близится время, когда будет зелено, но не будет весело! – еще раз предупредила о грядущих событиях набожная незнакомка. – Когда на земле будет все, но не будет никого!..

– Назови нам это время, – попросила ее Ольга Апанович, вбив свои толстые растопыренные пальцы в густые и жесткие волосы. – Хотя бы приблизительно.

– Этого часа я не знаю, – устало выдохнула незнакомка. – Но он недалек…

В ее покрасневшем худом лице было столько боли, что несколько женщин не выдержали, заплакали.

– Спасайтесь! – закричала бабка Грудня, которая уже не один раз во всеуслышанье заявляла, что наступает конец света. – Спасайтесь, кто может спастись!..

Она встала на колени и стала истово креститься.

– Что же это? – испуганным голосом спросила почтальонка Соня Широчук, но тут же, глянув на угрюмо стоящих рядом односельчан, замолчала.

– Не всякий говорящий Мне: «Господи! Господи!», войдет в Царство Небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного, – предупредила пришлая женщина.

Она сошла с кучи песка и направилась по улице к реке в сторону кладок. Дед Федор и бабка Вера пошли за ней к своему дому. За свекром и свекровью заспешила Надежда Казимировна.

Рубежцы, кто в страхе, кто в недоумении, а кто и со смешком – мол, все это пустая говорильня, – стали расходится. Практически никто и ничего из слов незнакомки не понял, кроме того, что во всякие день и ночь всякое может произойти. Но это истина, которая известна всем.

III

Тамара Рукавчук в церковь не ходила. Сидела дома и бездумно глядела в окно. За ним травянился огород, а на нем высились пчелиные улья. К ним Тамара не подходила – боялась. Хотела дать объявление в газету, чтобы продать пчел, но Роман не разрешил. Сказал, что сам будет за пчелами ухаживать, а мед продавать – выгодное дело. Правда, пока руки его до пчелиных ульев не доходили. «Потом», – обещал он.

– Потом, – не замечая, повторила про себя Тамара.

В это время мимо ее хаты проходила Люся Коневич – доярка, напарница Рукавчук по ферме.

– Люся! – позвала ее Тамара. – Зайди на минуту, поговорим.

– На дойку опаздываю, – приостанавливаясь, деловито сказала Люся. – Не видишь?..

– Успеешь. – Тамара махнула рукой. – Коровы подождут.

– Ладно, зайду, – согласилась Люся. – Но только на минутку. Сама знаешь, дневная дойка – короткая.

– Ну, где сегодня была? – поинтересовалась Тамара. – Опять в церкви?

– В церкви. – Люся кивнула. – Не я одна…

– Гляди, начальство узнает, уволят, – предупредила Тамара. – Мой Роман говорит, что верующих в городе увольняют с работы. Такое может и до сельских работников дойти – не поглядят ни на что.

– Не имеют права, – возразила Люся. – У нас религия отделена от государства.

– Ну, не знаю. – Тамара пожала плечами. – Я говорю, что знаю.

– А знаешь, что скоро конец света? – бухнула Люся.

– Как это? – не поняла Тамара.

– А вот так, – без всякого сомнения проговорила Люся, и рассказала о пришлой из Киева женщине, которая пророчествовала о том, что скоро «будет зелено, но не будет весело» и «на земле будет все, но не будет на ней никого».

Тамара, чувствуя внутренний страх, словно услышала и увидела нечто потустороннее, больше для себя, чем для своей напарницы проговорила:

– Если всему верить, то и жить не надо.

– Жить надо. – Люся вздохнула. – На то она и жизнь. Пойду я…

Роман, отдыхавший в соседней комнате и слышавший разговор матери с Люсей Коневич, возмущенно выкрикнул:

– Мутит народ твоя подруга!.. Я вот сейчас ее догоню и объясню, что к чему, чтобы знала…

– Это наше дело, женское, – заметила Тамара. – Тебя не касается.