Елена Есина - Восемнадцать ступенек. роман

К чему я это все навспоминала? Несмотря на то, что мне шел двадцать шестой год, я была абсолютно неопытна в отношениях с противоположным полом и была уверена, что, обладая весьма посредственной внешностью, могу рассчитывать лишь на то, что мужчины видят во мне в первую очередь собеседника, друга, а никак не сексуального партнера. А еще, несмотря на то, что сама называла себя матерью, и в глазах общества считалась взрослым самодостаточным человеком, я в глубине души была уверена, что до зрелости мне еще очень и очень далеко. И истово верила в то, что где-то есть настоящие взрослые, истинные, у которых имеются ответы на все незаданные вопросы.

Припомнив откровения минувшего вечера я пришла к выводу, что надо, во-первых, извиниться, во-вторых, расставить как говорится, все точки над «Ё», и сделать это надо явно не по телефону. Однако идти в общежитие, где стоит эта кровать, на которой едва не случилось очередного глупого недоразумения, не хотелось абсолютно.

«Давай встретимся завтра, только на нейтральной территории» – застучала я по кнопкам и нажала иконку с нарисованным конвертом.

Однако на нейтральной территории не вышло.

«Прости, я все вещи постирал, приходи сразу в общагу», – написал ты утром следующего дня на мой вопрос, где и во сколько встречаемся.

Меня это и озадачило и позабавило – надо же, какой наивностью веет от этого сообщения. А ведь именно ты производил впечатление того самого «взрослого»! Ну что ж, на трезвую голову почему бы и не пообщаться!

Я медленно оделась, причесалась, накрасилась, и, препоручив Катюху Сашке, собралась, огрызнувшись на вопрос мужа: «Ты куда» абсолютно неиформативным: «По делам!». Помедлила, обуваясь, вдруг вылезла из кроссовок, достала из—под кровати папку со старыми рисунками, и, поколебавшись, сунула в нее несколько разных фотографий.

И вот снова гулкая лестница, запах табачного дыма и краски, твоя комната, чисто прибранная и давно обещанный кофе, крепкий и сладкий. И позабыв обо всем, снова говорим обо все на свете. Я показываю тебе свое творчество – наброски акварелью, гуашевые джунгли, острые угольные штрихи, мягкие пастелевые мазки, сую их тебе в руки, с наслаждением вдыхая меловый запах бумаги. Тут же достаю свои детские фото, институтские снимки, распечатанные когда-то с первых камер мобильных телефонов. Торопливо вынимаю из сумки диск Пинк Флойд – Стена, да, та легендарная Стена, ты посмотри, слышишь, обязательно найди, где посмотреть, там такая графика! ДДТ по радио хрипловато напоминает, что Актриса-Весна снова на сцене, и у меня возникает ощущение, что я вернулась домой из долгого странствия, я не вижу ни морщин у твоих голубых глаз, ни шрама на виске, прикрытого волосами. Лишь то вижу, как ты смотришь, понимаю, что ты слышишь меня, и ни словечка не сказано впустую.

Ты осторожно целуешь меня, я словно вплываю в ясную гавань, прильнув к твоему плечу. Тиха и бескрайняя нежность, и мне начинает чудиться, что мы знакомы всю жизнь.

– Лёша, Лёшенька… – бормочу я, откидываясь на высокие подушки, и перед восторженными глазами потолок плывёт и изгибается, словно чудная невиданная волна.

– Не называй меня так, – шепчешь мне в губы, и приникаешь к виску долгим ласковым поцелуем.

Глаза мои распахиваются в удивлении. Я теперь вся – удивление. И радость. И нежность.

– Лёня, Лёнька. Зови меня просто Лёнькой…

Твои пальцы путаются в моих волосах, тянут, легонько касаются шеи, ласкающе, плавно…

А время идёт, нет, оно бежит, летит, скачет, как сказочный Сивка-Бурка.

Ты провожаешь меня до выхода из подъезда, и я еще добрый час кружу по улицам, охваченная полузабытым чувством юности и легкости. Насущные проблемы отступили, потонули в этом чувстве. И я неожиданно, остро и отчетливо почувствовала, что снова живу, а не просто ем – сплю – дышу.

Такое уже было, было давно, и казалось утраченным, как и юность, как и наивность, но вот вернулось, пустило ростки в недрах души, стало тянуться ввысь и шириться с каждой секундой. И я уже знала, что придя домой, непременно достану бумагу, кисти, краски и буду работать над новой картиной, пока солнце совсем не скроется за линией горизонта.

И впервые за долгое время ни память, и сожаления о чем—то, прошедшем мимо меня, не будут сверлить ни мыслей моих, ни души.

Как это плавать ночью в море?

Как это вместе строить дом?

Как на двоих счастье и горе?

Как много лет встречаться за одним столом?

Всё это можно представлять,

но зачем?

Есть выход простой.

Я хотел бы попробовать сам,

Но только если с тобой.

« Lumen »

Сентябрь кидался дождями, кружился листвой в цветовом спектре от лимонно-желтого оттенка до багряно вишневого, по ночам распахивая рассохшуюся форточку холодными ветрами, медленно приходил в упадок. Еще немного – и поздняя осень, ледок на лужах, черные улицы и вода с неба тоже черная. А там и первый снег недалеко.

Первая пара в техническом университете располагает ко сну. Особенно в понедельник. Особенно если впереди еще пять. Особенно для студентов— гуманитариев, волею судьбы занесенных на экономическую специальность физмата. Механически пишу, строю графики, зевая до хруста в затылке. Ноет зуб. Монотонный голос препода убаюкивает как колыбельная. Хочется на волю. А еще лучше домой, к маме, точнее даже не то чтобы к маме, а в свою комнату, где постеры с Агатой Кристи на стенах и коллекция плюшевых зайцев висит на ковре, пришпиленная булавочками.

Местным студентам хорошо, в родном городе и улицы помогают. А я на днях умудрилась заблудиться, свернув не в тот переулок, и прошагала лишних пару кварталов, пока добиралась до дому. С общежитием в этом году не повезло, и мы чудом сняли комнату у энергичной тетушки, до института четыре остановки на троллейбусе, хотя можно и пешочком дойти. Вот и хожу, любуюсь окрестностями. За спиной тубус с чертежами и рюкзак—торба с нарисованной волчьей мордой. Бледно-голубые клешеные джинсы, тяжелые ботинки – «гриндерсы», надеваемые и в пир, и в мир. Да, это у меня такой стиль, – говорю сокурсниками при знакомстве, (больше нечего надеть – усмехаюсь мысленно). А учиться в принципе, легко, правда. Вот только начертательная геометрия обещает попортить крови. Блиин, я не могу, физически не могу представить конус, вписанный в сферу, да еще и разрезать эту конструкцию плоскостью. И вообще, на кой так измываться над конусом?

Вот и как, как тут не удрать в сердцах с последней пары?

Университет наш – двенадцать корпусов, плюс стадион, да еще пять общежитий. Абитуриенты, первокурсники и захожие люди с непривычки пугаются и плутают по извилистым коридорам. Плутала и я, да через месяц пообвыклась.