Елена Есина - Восемнадцать ступенек. роман

– Дим, я одну всего. Я не курю. То есть курю, но… несерьезно.

– Инна, в твоем возрасте люди бросают, а ты начинаешь.

– А я нелюдь, – хмыкаю, выпустив струю дыма в зеленеющее вечернее небо.

Курю я в двух случаях – когда плохо на душе и когда очень хорошо, вот, как сейчас. Никотин легонько сжимает затылок и мягкой волной толкает под колени.

– Ты хоть затягивайся, – фыркает Димка, морщась от дыма.

– Я через раз.

Он садится на корточки, острые колени торчат, обтянутые спортивными штанами, кепка сдвинута на затылок, синяя джинсовка лежит рядом на травке. Поколебавшись, сажусь рядом на свой рюкзак.

– Устала? – испытывающе смотрит на меня.

– Не—а, – кладу голову ему на острое плечо.

Димка еле заметно дергается всем телом. Удивленно заглядываю к нему в глаза.

– Ты чего?

– Волосы… Щекотят, – потупив взгляд, объясняет, мой друг, и подобрав какую—то палку, начинает что—то рисовать на рыхлой земле.

– Ааа. Я если что, не заразная. Просто спина все-таки устала, но совсем немного, – начинаю спутано объяснять, но потом просто машу рукой и докуриваю до фильтра.

Поднимаемся и начинаем спуск с холма. Быстро темнеет, мой тубус мешается и бьет по ногам. Димка, покосившись, забирает его у меня.

– Спасибо, абитура, – выдыхаю я и понимаю, что реально притомилась. Икры гудят, позвоночник словно набор колкой мозаики.

Вот что было по—настоящему хорошо, нам не приходилось искать тем для разговоров, выдерживать паузы между фразами или мучительно краснеть, потеряв нить повествования. Я совершенно не силилась ему понравиться. И была самой собой, видимо, впервые за долгое время, если не за всю жизнь.

Хотя, если честно, несколько раз я вспоминала о том невнятном поцелуе на выпускном, и мне хотелось улыбаться. Видимо, чем-то я его все же привлекла, несмотря на всю свою блеклую внешность.

С горы идти несомненно легче, чем в гору. Мелкие камушки попадают в ботинок и противно колют. Останавливаемся, снимаю «гриндерс», вытряхиваю. Димка удивлённо-весело смотрит на мои красные носки с желтым покемоном.

– Стильно, да? – верчу ступней во все стороны, словно приглашая его полюбоваться чудом китайской текстильной промышленности.

– Инка. Ты феномен, —смеется Дима, и хватает меня за плечо, чтоб я не упала. —Пошли скорее, тралик уедет.

– Что уедет??? – принимаюсь хохотать, обуваясь и пытаясь удержать равновесие одновременно

– Ё—моё, Инн, троллейбус. Уедет.

– Блин, Дим, говори правильно, бесит, когда коверкают слова.

– Но ты же поняла смысл. И поторопись, тебе к первой паре завтра. Выспаться надо.

– Давай я сама решу, а, Дим?

С этими словами я все-таки подворачиваю ногу и, охнув, замираю.

Вечер стремительно накрывает свежестью, синевой и запахом выхлопных газов с ближайшего шоссе.

Димка смотрит на скрючившуюся меня, качает головой и подходит вплотную.

– Давай, за плечи меня хватай. Донесу до остановки. Но сначала на, – сует мне в руки злосчастный тубус.

– А ты не поломаешься? – хихикаю я, но, тем не менее, обхватив надоевшую до чертиков пластмассовую трубу с чертежами, с грацией резвого бегемота буквально вспрыгиваю к Димке на руки.

На удивление мне удобно. Димка теплый и уютный, его руки, хоть и худые, но сильные, и я чувствую, как перекатываются мышцы на его спине, которая оказывается вдруг очень широкой. Его дыхание горячее и очень чистое. Шея смуглая и слегка пахнет придорожной пылью, полынью, здоровым крепким телом. Одна его рука обвивает меня за спину, другая подхватила под коленки. А вот и троллейбус. Уже поздно, он тих и практически безлюден. Димка меня сгружает на свободное сиденье.

– Дай посмотрю, что с ногой.

– Может, не надо? Уже меньше болит.

– А если вывих? Надо вправить.

Расшнуровывает ботинок, устраивает мою ногу на своих костлявых коленках, нависает над моей лодыжкой словно большая взволнованная птица над детёнышем. Тонкие пальцы аккуратно ощупывают весь голеностоп.

– Инн… А как называется тот фильм?

– Который? Не трогай меня за подошву, щекотно!

– Где память стирали главным героям?

– Негасимое сияние чистого разума…. Оооой!

Пока я произносила длинное название, Димка плотно обхватил мою ступню и резко дернул, куда-то в сторону и резко на себя. Острая боль полоснула как лезвие, но потом неожиданно стало совсем хорошо, словно встал на место сустав.

– Надо туго забинтовать. И не нагружать несколько дней. И я тебе говорил – ходи в кроссовках.

Когда Димка волнуется, он начинает картавить, и буква «Р» звучит раскатисто, будто переливаясь.

– Спасибо. Где ты наловчился вывихи вправлять?

– Инн, у меня брат младший, и еще сестра есть, если ты не забыла. Тут приходится все уметь. И это не вывих, а подвывих. С вывихом пришлось бы травмпункт искать.

Мне спокойно и снова весело. Окно в троллейбусе серое, немытое, на улицах уже зажглись фонари. И как же приятно ехать вот так, рядышком, спорить до хрипоты обо всякой ерунде, и чувствовать, что твой собеседник равен тебе по образованию, воспитанию, по образу мыслей, и слушает тебя с интересом, и ему важно твое мнение по ряду вопросов. И вот я внезапно замечаю, что мы держимся за руки, наши пальцы сплелись, и щеки мои отчего-то предательски пылают.

– Инка, только не влюбляйся, эээй, нельзя, – тихонечко говорю себе перед сном.– Тем более это же Димка – ходячее недоразумение, наш математический гений, локти—родинки—брови, к тому же сохнет по бывшей старосте 11 «Б», – Инннаааа, ну не мечтай, не начинай даже, неужели ты хочешь, чтоб как тогда – эта липкость, эта потность, эти бессмысленные телодвижения, этот пустой взгляд после того, как…. И если он узнает обо всем… Гадко, боже как же гадко…

Встаю, стараясь не разбудить соседку по комнате и хозяйкиного крикливого сынка, набрасываю куртку прямо на пижаму, выхожу во двор. Неловко закуриваю, цепляясь о куст шиповника, ежусь от уже по настоящему осеннего холода, смотрю на колючие звезды и неожиданно понимаю, что уже добрые пару минут рыдаю, рыдаю взахлеб, как, наверное, не рыдала с самого раннего детства. И мне начинает казаться, что меня нет, просто нет, а есть некая оболочка, но она не принадлежит ни мне, ни этому миру. Вот сохнет белье на веревках, вот куст, вот колючки на нем, а я – нелепый силуэт в штанах в цветочек, системный сбой, ошибка, иллюзия. Вот дунет ветер, и нет меня… И от этой глупой мысли я почему-то успокаиваюсь.

Осень, листопады, шорохи, шелесты, шепоты, жесткие рейки скамейки под лопатками, распущенные волосы закрывают мое лицо, голова лежит на Димкиных коленях. Затылку тепло и жёстко. Смеюсь, а он заглядывает мне в глаза и улыбается и тут же хмурится. Звезды так высокоооо. И березки смутно белеют в сумерках. Еще один день прошел, словно целая эра закончилась.