Елена Есина - Восемнадцать ступенек. роман

Со стоном поворачиваюсь и впиваюсь ему в губы.

Опрокидываю его на спину. Горячие ладони по-хозяйски лапают мои ягодицы.

– Крошка, полегче, – хрипит Димка. – А то я не смогу остановиться.

– А может, не надо?.. Останавливаться.

Чувствую себя удивительно бесстыжей и всесильной.

– Ты уверена?

– Да. И мы всего лишь друзья?..

– Друзья! – рычит, прикусывая мне верхнюю губу. – Я тебе сейчас покажу друзей.

Я возбуждена, меня трясет. Путаемся в пуговицах, застежках и рукавах, кровать кажется предательски мягкой. Одежда грудой свалена на полу. Прикрываю глаза ресницами, внезапно стесняясь от осознания, что Димка в одних смешных темно-синих трусах, что на мне вообще нет ни нитки, что на лобке пружинят темные кудряшки, а лак на ногтях облупился еще на прошлой неделе, и что мне жарко и влажно до изнеможения. Димка горячий, разморенный, глаза блестят, руки мнут мое тело, а мне не страшно, мне хорошо.

– Диим…

– Что, радость моя?

– Я не знаю, что делать дальше.

– Я сам… Я все сам сделаю, ты только расслабься…. Но, ты уверена?

– Да…

– Что – да?.. – поцелуй накрывает словно цунами, и, боже мой, отчего он целует меня в губы, а каждый поцелуй отдается истомой внизу живота?!

– Ты хочешь?…

– Очень хочу.

Закрываю глаза. Сладко. До безумия сладко. Я раскрываюсь перед ним, как устрица, как шкатулка, как цветок.

Влажно, скользко, горячо. Поцелуи зудят будто укусы, с губ срывается стон.

– Ах, еще….

На мгновенье открываю глаза. Его лицо сосредоточено и расслабленно одновременно

– Что мы творим?

– Молчи…

Скрип кровати. Одеяло сброшено на пол. Подушка следом. Вот я уже сверху, и чувствую небывалую власть над ним. Оказывается, вот что такое заниматься любовью! Когда не знаешь уже, где чьи руки, и губы, где заканчивается одна плоть и начинается другая. Димка снова сверху, приподнимается надо мной и заводит мои ноги себе на плечи. Сладко… Удивительно сладко. Качание, трение, колыхание, жажда.

Димка замирает и протяжно выдыхает. Нечто горячее бьет в недрах живота, словно вулкан взрывается. Чувствую частые нежные поцелуи на веках, на губах, на шее.

Лежим, обнявшись. Страшно открыть глаза. Смешение чувств.

– Я тебя не разочаровал? Тебе хорошо?

– Очень.

Открываем глаза, словно заново изучая друг друга.

– Тебе не холодно? Чего-нибудь хочешь?

– Попить. И в душ.

Димка приносит мне кружку холодной воды. Пью жадно, наслаждаясь каждым глотком.

– Чур, в душ вместе.

Тащит меня в ванную вместе с простыней. Стоим под горячими струями. Мне стыдно. Я голая. Димка тоже, но его это, видимо, не заботит. Намыливает меня, я намыливаю его, изучая заново эти мышцы, поджарый живот, ноги, плечи. Я все еще возбуждена и когда Димкины пальцы касаются моих складочек там, внизу, я не могу сдержать стон.

– Просто друзья? – шепчет мне в ухо, дразня и покусывая мочку.

– Ну а как же, – подхватываю я, и тут меня в лоб поражает вопрос:

– Детка, ты кончила?

Удушливо захлестывает новая волна стыда.

– Уточняю, – ты испытала оргазм?

– Н-не знаю, – мне хочется немедленно провалиться под землю, утонуть под душем, уйти по водопроводным трубам.

– Ясно.

Димка выключает воду, набрасывает мне на плечи полотенце, и на руках несет обратно на разоренную постель. Устраивает поперек кровати, и ложится рядом на живот, глядя мне в глаза спокойно и весело.

– Не сжимайся. Я должен был уточнить. Раз ты не знаешь, значит нет. Но не все потеряно.

Его рука тянется к простыне, которая закрывает мое тело.

– Крошка, Я хочу на тебя посмотреть. Ты такая красивая. Я как художник тебе говорю.

Простыня летит на пол. Мне снова не страшно, а сладко и весело.

– А теперь я хочу попробовать, какова ты на вкус., – шепчет Димка мне в губы, в макушку, в ухо.

Я вся дрожу, но эта дрожь не от холода, а от его слов, таких пряных, таких откровенных.

Поцелуи текут, как струи дождя. Его губы на губах, на шее, скользят ниже, охватывают сосок, и я выгибаюсь в мучительно сладостной истоме, но его язык уже скользит ниже, на живот, выписывает немыслимые вензеля, потом спускается еще ниже, и: «О, дааа, да, делай так ещё, только не останавливайся, не останавливайся, не то я умру!»

Горячая, пульсирующая волна зарождается в самой глубокой точке моего тела, щекочет крестец, поднимается по позвоночнику, мягко ударяет в самую макушку и мир рассыпается и погибает в жерле сверхновой. Кажется, что-то безумно горячее выплескивается из меня, я вскрикиваю, пытаясь удержать это мгновение, но вот оно уже уходит, ах, уже ушло, и только, затихая, пульсирует судорога все там же, внизу.

И я жива, мне легко и свободно, унялся мучительный зуд желания во всем теле, лишь колени словно чужие и слабые, а Димкины потемневшие глаза бесстыдные и радостные, и я нагибаюсь, целую его, чувствуя вкус своего желания, его слюны и меня накрывает поток нежности. И благодарности:

– Да, радость моя, о, моя радость…

Уже к 11 годам я знала, что мужчина и женщина наедине творят множество странных вещей в угоду инстинктам и удовольствию, знала точную медицинскую терминологию для всех частей тела и могла разложить половой акт на фазы и этапы, спасибо статьям в энциклопедии и родительским учебникам.

Однако в тот день, за неделю до зимней сессии, я поняла как разнятся теория и практика, и как это здорово – принадлежать не только душой, но и телом человеку, в которого влюблен.

Такие банальные, коротенькие и глупые мысли, но тогда они казались правильными и милыми, как юность, как воздух и весна.

Только разве я могла тогда знать, что ровно через полгода после того, как мы открыли для себя фееричный мир плотских наслаждений, я изменю Димке. Изменю внезапно, грязно и против своей воли. А еще через полгода это повторится, только уже в других декорациях и с другим человеком. А спустя еще восемь месяцев и одиннадцать дней наш ошеломительный, стремительный, неповторимый уже никогда студенческий роман оборвется на ноте, одновременно и трагической, и весёлой.

Мы останемся живы и даже будем счастливы, но между нами ляжет несколько часовых поясов, пара океанов и неизбежное чувство потери. Ценой этой потери станет мой уход из опротивевшего в край университета, а так же первые приступы панических атак. И – вереница акварельных набросков в сиреневых и вишневых тонах, которым никогда не будет суждено стать законченными картинами.

Один лишь шаг до высоты,

Ничуть не дальше до греха,

Не потому ли в этот миг

Ты настороженно тиха.

Пикник.

– А потом он предложил тебе уехать в Австралию? и ты отказалась?

– Ну да, – утыкаюсь тебе в подмышку, блаженно щурюсь, – а потом я бросила университет, пошла работать администратором в суши-бар, и встретила там Сашку. Дальше ты знаешь.