Валерий Гришковец - Соборная площадь

Шел я, шел… И срывался, и падал.
И – прощай! – безнадежно отстал.
Но —спасибо! – Я шел с тобой рядом.
И о большем, поверь, не мечтал.

***
– Здравствуй, голубь желанный, почтовый! —
Я бежал, не таясь, на крыльцо.
И, бедовый, а думал, – фартовый,
Как, должно быть, сияло лицо…

Я конверт разрывал, торопился,
Я сгорал на знобящем огне,
Я читал твои долгие письма,
Твои вздорные письма ко мне…

Днем ходил, как больной, ну а ночью
Задыхался, метался, кричал:
Я бежал за тобой между строчек —
Догонял, обнимал, целовал…

Где ты? Где?! Под каким ходишь небом?..
Как я звал!.. Не откликнулась ты…
Да, я сжег твои письма. И пеплом
За тобою засыпал следы.

ДАВНЯЯ ПЕЧАЛЬ
Это осень перешла дорогу —
Распрощалась вольница со мной.
Словно на Голгофу – к Петергофу
Я тащусь, похмельный и чумной.

Дождь идет, играя фонарями,
Закружил округу листопад…
Будет свадьба – подавлюсь слезами,
Сам себе, дурак, уже не рад.

Ни разлука не спасет, ни водка,
Эта боль по самый гроб с тобой —
Милая, игривая походка —
Вышла боком первая любовь.

– Здравствуй!.. Заждались… Ну, слава Богу!
Поцелуя мертвая петля…
…К Петергофу, словно на Голгофу,
Катит поезд – кружится земля.

***
Да, любил я тебя, непутевую.
Что ж, посмейся вдогонку судьбе.
Тихо падают листья кленовые —
Осень волосы рвет на себе.

Были молоды – счастливы не были.
Огляделись: да вот оно, вот!..
Как мы ждали, как верили в небыли —
Не с того нынче желчью-то рвет…

Охолонь, остуди же головушку,
Не один ты такой, не один…
Клены цедят нам под ноги кровушку —
Осторожнее, слышишь, ходи.

И на все, на четыре все стороны
Отпускаю тебя, не кляня…
Да, любил. И люблю тебя, вздорную.
Ты ж вовек не полюбишь меня.

ПИСЬМО ВОСЛЕД

Мне уже лицо твое не снится,
Я давно забыл твои глаза.
Да, не спится. Было просто – спиться.
Выстояли в бурю паруса!

Уходил по брезжущему свету
За надеждй призрачной вослед.
Таял свет. А я всё брел по свету.
И казался черным белый свет…

Что хранил, обузою вдруг стало.
Тяжелеет, леденея, кровь.
Но опять пришла и рядом встала,
Кандалами бряцая, любовь.

Как похожа!.. Неужель проститься
С нею мне вовеки не судьба?!
Мне уже лицо твое не снится.
Только как, ну как забыть тебя?..

***
Солнце скрылось за большой горою,
Наше солнце – за чужой горой…
Ни веселья, ни тоски не скрою.
Подавлюсь весельем и тоской.

С кем теперь ты, вдовая невеста,
Славная подруга давних лет?
Хорошо жилось нам, хоть и тесно
(Комнатушек тех давно уж нет)…

Как теперь ты, матерь-одиночка,
Иль на все махнула: мать-растак?!
Как сынок наш? А моя-то дочка
Без меня (опять же) подросла…

Сколько намутил?.. Веков не хватит
Замолить мне мой беспутный путь.
Знаешь, вдруг накатит на закате —
Не всплакнуть, не вскрикнуть, не вздохнуть.

Умереть – поверишь ли? – не страшно,
Страшно жить, когда растет, как горб,
Груз ошибок и обид вчерашних —
Столько их, что не поднимут гроб.

Постарел – пою уже с надрывом,
Пью – с безумной и глухой тоской.
Наше солнце – встало над обрывом,
И пропало – за чужой горой…

***
Пролетели гуси – грустно прокричали,
Полетели следом пышные снега.
Утолил я голод – избыл печали,
И – что кол осинов – на сердце тоска.

Выйду за ворота – никого в округе,
Жмется пес бездомный: «Здравствуй, дорогой!».
Я и сам извелся – рад последней суке:
«заходи, гулена, посиди со мной…».

Посиди да выпей – нечего терять нам,
Скидывай одежки – печка горяча.
Эх, вдвоем оно-то мягче и в кровати,
Ну, а гостья греет – лучше первача!..

Что за свет, за гомон?.. Это плачут гуси,
Это ночь роняет чистые снега.
И одно лишь страшно: поутру проснусь я —
Никого в округе, на душе – тоска…

***
– Погоди!..
…В ответ рукой помашешь.
Сядешь в поезд – дальше от беды!
Сажа будней наглухо замажет
Наших встреч неверные следы.

Не напишешь.
Ну и Бог с тобою,
Стороною обойду вокзал —
Там все так же ходит тот же поезд
И сквозят с небес твои глаза.

Вот и все…
И снег летит, как пепл
Нами позабытого костра.
У огня чужого не заметил,
Как душа обуглилась до тла.

***
Он умирал. И снилось ему поле.
Дорога… У обочин – облака.
И за дорогой – через поле – поезд.
И женщина бежит издалека.

Бежит и машет трепетно рукою.
И, падая в траву, встает опять.
И между ними – поле, длинный поезд,
И тень от облаков растет, растет.

Все шире тень. И даль – как будто в саже,
И поезду скончанья не видать.
А девушка бежит! И машет, машет…
Бежит. И все не может добежать…

***
У моей печали – ни моста, ни брода.
У моей кручины – ночь без берегов…
Эх ты, путь-дорога, – прямо за ворота!
Вышел, будто канул. И бывал таков.

Снится дом на круче. В доме – молодица.
Пригляделся: братцы, да никак – жена!
Я к ней было с ходу – дыбом половицы,
Кулаками машет – ожила! – стена…

Я и так, и этак. Слышу: квохчет теща,
Зелена, и космы – с головы до пят.
Я и год забыл тот, только знаю точно:
Не один над нею плакал листопад…

А жена-то, женка, женушка родная
(Нет, уже другому… Радуйся, стервец!)
Тянет, тянет руки, сладко так вздыхая,
Ну, чего ты, тут я, встань же, наконец…

Ничего не видно: ни моста, ни брода.
Никого не слышно: ночь без берегов…
У моей кручины – заперты ворота.
У моей печали – двери на засов.

***
Сыплет снег. И ветер, ветер, ветер.
Словно в преисподней кутерьма.
Ни весны, ни лета не заметил,
Оглянулся: Боже мой, зима!
Хвост поджав, сидят в снегу дома.
И кругом такая заваруха,
Как осатанев, бежит народ!..
То пустырь, то свалка, то проруха,
Будто разрешился черт – разброд.
И метет, метет… Где ночь? Где утро?
Не поймешь: да впрямь ты на земле?..
Свист и вой такой стоит, как будто
Пролетел ведьмак на помеле.
Снег и ветер. Снежень на земле…
На дворе декабрь. И холод, холод,
Бель такая, что черно в глазах.
В снег, как в шубу, залезает город
И стоит, ссутулившись, впотьмах.
Непонятный страх… И снег, и ветер.
Словно провалились в ночь дома.
Был и май, и лето… Не заметил.
Огляделся – лютая зима…
Не сойти бы, Господи, с ума.