Татьяна Таран - Никто не ангел. Рассказы и повести из Владивостока

В кабинете он её особо не разглядывал. Положит бумаги с расчётами на стол:

– Здрасьте, Ирина Николаевна. Заявку вам принёс.

– На складе всё получите через неделю, – без особой любезности отвечала сотрудница.

Вот и всё общение раз в месяц. Ничего особенного, примечательного, что он мог видеть в сидящей за столом молодой сотруднице – короткие светлые волосы, блузка, гора бумаг на столе, подведённые глаза и густо накрашенные ресницы. Только это он и заметил, потому что обычные ресницы – тоненькие, в портретной живописи их почти незаметно. А тут, если рисовать, то чернить придётся не только веко, для акцента на глаза, но и ресницы – метлой, чтобы не потерять сходство с оригиналом.

И запах духов. В небольшом, на трёх сотрудниц, кабинете запах начинался от двери и усиливался с приближением к её столу. Посетителя буквально обволакивало густое облако из приторно сладких ароматов. Очень стойких, как будто не только женщина (или девушка? – Бог знает сколько ей лет), но и стул с мягкой обивкой, и ручка кружки с наполовину допитым чаем, и сам чай, и волосы, и калькулятор, и ластик на столе – всё пропиталось этим запахом.

– Привет, молодой-красивый! Так ты сосед мой, что ли? – пышнотелая девица встала в узком коридоре восьмого этажа, уперев руки в противоположные стены и перегородив Павлу путь.

– Вот не знала! А то давно бы на новоселье напросилась! Я на пятом этаже живу, а тут к подруге забегаю. На чашку коньяку! – рассмеялась девушка.

Петров оторопело смотрел на Ирину Николаевну и не узнавал в ней сотрудницу отдела снабжения. Тонкие ноги, обтянутые жёлтыми леопардовыми лосинами, она скрестила, и, стоя на высоких каблуках синих туфель, покачивала бёдрами, ожидая ответного приветствия. Белая футболка из-за поднятых вверх рук натянулась на груди, и под ней колыхалась, в такт с бёдрами, её зрелая женская сущность. От движения груди исходили волны всё тех же духов, к которым он привык. И они ему уже даже нравились…

Ирина была в разводе с мужем-пьяницей, жила с дочкой Олей в двухкомнатной «малосемейке». В общежитии, строившемся по типовому проекту, предусматривались бытовые комнаты для общего пользования. Но самые ушлые жильцы умудрялись присоединить их к своей жилплощади путём дополнительного дверного проёма между соседними комнатами. И вот уже полноценная квартира, но без кухни. Зато с ванной комнатой.

Не далее, как полгода назад Ирина купила новую мебель – диван, стулья и трёхстворчатый шкаф. Заполнив его бельём и одеждой, хозяйка оставила одну из ниш незанятой. Для вещей потенциального мужа. Ира прочитала об этом в одной умной, как ей казалось, книжке под названием «Если я такая замечательная, то почему я до сих пор одна?». В этой синтаксической конструкции её волновали только слова после запятой. А в своей неотразимости сомнений не было. Никаких. По рекомендации авторов книги она и оставила одну полку пустой. Готовой к приёму вещей нового жильца.

Разница в возрасте с Павлом в шесть лет не в её пользу Ирину не смущала, напротив, она гордилась этим. И оберегала молодого избранника от местных алкашей, стучавших в двери по-соседски, по многолетней привычке, чтобы предложить выпить её новому мужику.

– А ну-ка быстро все свалили отсюда! – Ира настежь открывала дверь своего, теперь общего для них с Павлом жилища. – Пашка не Сашка! Он художник, не чета вам, алконавтам. И чтоб я вас здесь больше не видела! Как двину сейчас по физиономии твоей синей!

Забулдыги тихо уползали в свои норы, а Ира гордилась своим счастьем, главным условием которого она считала сытый желудок мужчины. И блины на её маленькой кухоньке в простенке между двумя комнатами – их с Пашкой и дочки – всё не кончались. Привыкший к домашнему уюту, тёплым отношениям матери с отчимом, петров думал, что во всех семьях так, и у него – тоже так. Сам вырос без отца, для него чужой ребёнок – не помеха счастью взрослых.

Сразу после окончания школы девочку переселили в его комнату на восьмом этаже. Общежитие вдруг стало обычным жилым домом, с ордерами на комнаты. И, как сказала Ира, чтобы не потерять право на квадратные метры, Ольгу нужно там прописать как ответственную квартиросъёмщицу. А Павла – в их «двухкомнатную». Сама и занялась этим вопросом. А про дочку сказала, как отрезала:

– Не медаль на шее! Хату ей справили, пусть теперь сама крутится. Будет жить одна – быстрее замуж выйдет. Сдадим в эксплуатацию, туда и дорога! – Родительские обязанности к восемнадцати дочкиным годам мамаша сочла завершёнными.

Петров привык к Ирине, замуж официально она не просилась. Жили, да и жили, ни хорошо, ни плохо – как все. Годы шли, детей общих не появлялось. А Павел не очень-то и задумывался о них в свои тридцать с небольшим лет.

4

– Пашка! Иди сюда, тебя спрашивают! – в дверь мастерской заглянул Володя Калинин, бригадир из цеха.

– Кто там? У меня руки в краске, скажи, пусть заходят, – Петров стоял на коленях лицом к двери, перед ним на полу был расстелен длинный холст, на котором белыми трафаретными буквами художник выводил очередную «агитку» по технике безопасности.

К нему и раньше приходили гонцы от начальства – то с поручениями, то забрать какую-нибудь картину на подарок деловым партнёрам. Павел склонился над работой. Подумал: сами дойдут. Не баре, чтобы встречать их у порога.

– Здравствуйте! Вы – Павел? – окликнул его мягкий женский голос.

Петров поднял голову и, так и стоя на коленях, застыл, будто его заморозили. В правой руке он держал кисточку, краска с неё капала на полотно, заливая только что отцентрованные буквы. Он молчал, девушка ждала ответа. Пауза становилась слишком затянутой, но художник не замечал ни возникшей неловкости, ни испорченной работы – он вообще не мог сейчас ничего. Ни сказать, ни сделать.

Он впился взглядом в женский силуэт, он им питался, он хотел запомнить, запечатлеть в памяти эту нереальную игру радужных красок. Этот волшебный абрис, колышущийся в проёме двери, в потоке солнечного света, струящегося сверху из огромных окон-витрин и пронизывающего шёлковое белое платье насквозь. Как будто и не было его вовсе. Только анатомические подробности женского тела. От контура одежды исходили светящиеся лучи, размывая вполне конкретные линии кроя и делая их неочевидными. Тонкий стан просвечивал сквозь одежду, выдавая ошеломительные пропорции. По плечам у девушки струились чёрные волосы, но они не контрастировали с цветом одежды, а напротив, своей пышной волнистой структурой лишь усиливали воздушность образа. Алым пятном на бледном лице горели ярко очерченные красной помадой губы. Выдавая истину – что это не ангел с нимбом, а реальная молодая женщина. Нереальной красоты.