Татьяна Таран - Никто не ангел. Рассказы и повести из Владивостока

– Я за картиной пришла. Муж сказал, что у вас можно выбрать. Он директор. Директор завода, – девушка уточнила, от кого она, чтобы художник не сомневался, что всё законно. Хотя какой закон? Тут и без закона всё отдашь… Она говорила, а Павел всё так же стоял перед ней на коленях, подняв голову вверх. Безнадёжно залитый краской плакат разделял их как неприступная граница.

До художника медленно доходил смысл слов гостьи.

– У нас дом загородный, нужно для интерьера подобрать картины. Муж хочет гостиную сделать в морском стиле, везде штурвалы, якоря… Как на работе, так и дома, такой вкус, я не спорю с ним… У вас есть что-нибудь? Площадь зала большая, я бы выбрала несколько.

Солнце сместилось на полградуса в сторону запада, светящееся вокруг девушки волшебное облако пропало, и Петров встал, наконец, с колен.

– Да, конечно. Здравствуйте. Есть, я рисую, да. Проходите, – Павел отшвырнул ногой в угол заляпанное полотно, испорченное теперь, конечно, полностью, давая проход девушке к картинам.

– Сейчас, я помою руки, извините, пять минут.

В подсобке мастерской у него был свой санузел. Намылив руки, петров мимоходом глянул в зеркало, висевшее над раковиной. Щёки горели, уши, казалось, распухли, глаза блестели жёстким антрацитовым блеском. Сердце выстукивало морзянку с методичностью «SOS».

«Шандарахнуло не слабо, – подумал Павел. – Ну, иди, выполняй приказ директора».

Девушка стояла у картины, которая была написана Павлом два года назад в туманный июньский день. Из-за нечёткости изображения, размытости берегов и контуров пароходов она казалась незаконченной, слабой, несовершенной, поэтому её не брали другие визитёры, и Семибратов для продажи её тоже не оценил.

Но это было не так! Картина была полностью закончена. Петров написал бухту Золотой Рог именно такой, какой увидел её в день, когда впервые поднялся на сопку Крестовую в поисках живой натуры.

Позже Петров ещё не раз бывал здесь. В солнечный день с высоты холма открывался пронзительный вид на четыре стороны света, и везде – вода. Заливы, проливы и бухты, в отдалении обрамлённые грядой сопок. Петров узнал полуостров, очертания которого с детства на Чайке он видел каждый день. С южной стороны огромным массивом в воду погружён остров Русский. А в северном направлении узкий перешеек в районе железнодорожного вокзала соединял полуостровной район с материковой частью города, разраставшейся вширь и вглубь домами и проспектами. Выход в открытое море определялся небольшим островом с маяком, указывающим океанским судам путь в родной порт.

Петров любил забираться на эту верхотуру. К вершине вела узкая тропа с осыпающимися из-под обуви мелкими камнями, по склонам росли только трава да невысокий кустарник, за которые уцепиться на крутом подъёме было невозможно. Поэтому кое-где приходилось идти как лыжникам на подъёмах – «лесенкой». На финише можно было укрыться от ветра за большими валунами и устроить себе уютное местечко для пленэра. Горячий чай в термосе с железной кружкой, конфеты (Петров любил сладкое с детства), мольберт, краски, складной стульчик. Кроме ветра здесь – тишина, которая в шумном городе была слишком большой роскошью. И ещё на вершине сопки кто-то водрузил крест, вообразив это место Голгофой.

Но в начале лета над всем этим висело рыхлое водяное одеяло – не дождь, не туман, а влажная взвесь, морось, чилима – мелкая дождевая пыль, от которой краски на картине расплывались, и сделать подмалёвок с натуры было невозможно. Павел набросал карандашом этюды, из которых и родилась потом картина.

– Можно мне вот эту, – девушка показала на туманный Золотой Рог.

Павел пожал плечами. Он старался смотреть не на гостью, а на стену с висящими на ней работами:

– Конечно. Выбирайте любую. Она украсит ваш интерьер? Туман тут, не солнечно. Грустный, в общем-то, вид.

– А мне нравится. Очень тонкая работа. Очертания кораблей размыты, море серого цвета, не такое, как при ярком солнце, дома на берегах сливаются друг с другом, но всё узнаваемо. Слева – наша центральная улица, здесь – порт. Там, вдали – спальный район с многоэтажками, вы их сплошным массивом сделали. Я видела эту бухту с другой точки. Вон с той сопки, слева, над фуникулёром, видите? – Девушка показала рукой в левый угол картины.

– Я жила там, неподалёку. В ненастный день бухта выглядит именно так, как здесь нарисовано. Хотя, наверное, вы правы. Для гостиной это будет не лучший вариант. Муж любит всё яркое, красивое… – девушка оборвала фразу, сочтя, видимо, лишним только что сказанное. – Но я возьму её для себя, если не возражаете. А что вы ещё посоветуете?

– Обычно берут узнаваемое: порт, яхт-клуб, набережную, маяк… Не знаю… Мне трудно судить о вкусах других людей. Я пишу картины не ради соответствия географии, – и Петров тоже замолчал, не зная, поймёт ли девушка то, о чём он говорит.

– Вы пишете настроение, да? Вы чувствуете эти нюансы – место, запах, вкус, время? – Гостья отвернулась от картин и подняла глаза на художника, ища ответного взгляда.

Петров был немного выше девушки, и теперь была её очередь смотреть вверх. Павел повернулся к ней и оказался в беззащитной близости.

«Что в ней такого? Господи, почему я опять поплыл? Почему кровь бьёт в болевые точки, эти красные губы – так хочется впиться в них, сжать её всю, приклеить к себе, со мной такого никогда не было! Где магнит у неё, я бы за ней, а директор не дурак, старый ведь, зачем всё так? Неправильно. Может, за деньги? Какая она! Хочется потрогать, пальцами провести по шее, по груди… Мучение-то какое. Я бы взял её, здесь, прямо сейчас. Как? О чём ты, Паша? Ей не надо. Предложить нарисовать? Кто я по сравнению с ней? Да никто!» – Петров как будто сжал все свои кровеносные сосуды, чтобы стуком пульса не выдать своего волнения. Он стоял, съедая девушку глазами и не отвечая на вопрос. Он вообще забыл, о чём она его спросила.

Девушка почувствовала смятение молодого мужчины, как будто его биотоки шли через её тело и разжигали в ней жажду равного естества. Она не отвела взгляда, напротив, смотрела куда-то вглубь зрачков Павла, как будто там, за этими чёрными точками, ей открывалась некая истина, нужная ей, искомая ею. Воздух между ними сгустился, сделав их единой скульптурной группой из двух молодых людей, почувствовавших что-то своё, одинаковое – по мыслям, по коже, по возрасту, по темпераменту. Несколько секунд длилось это бесконтактное взаимное погружение, где оба молча вошли в согласие, доверились, договорились о главном, не говоря ни слова, не прикасаясь друг к другу…

Молчаливая пауза не могла длиться вечно.

– Давайте остальные картины для вас я выберу сам, – и художник решительно повернулся к стене.