Татьяна Таран - Никто не ангел. Рассказы и повести из Владивостока

Петров стал снимать морские пейзажи и относить их в угол для обертывания типографской бумагой, которая рулоном стояла в углу для подобных случаев. В этой суете он совсем забыл про валяющийся под ногами испорченный плакат и, заслонив себе обзор очередной рамой, споткнулся об него. Девушка инстинктивно подхватила его под локоть, пытаясь остановить падение. Художник справился с ситуацией сам, но руки прекрасной гостьи были так теплы, так близки, так беззащитно слабы в попытке его удержать, что ему хотелось бросить с размаху эту раму об пол, самому обхватить молодую женщину руками, слиться с ней в единое целое…

Но – нет.

Ничего это не случилось. Что тому виной или причиной? Незримая тень мужа-директора? Трусость или ступор перед невиданной красотой? Условности рабочей мастерской?

Знать бы в тот миг, что нужно было делать…

Павел помог донести укутанные работы до багажной двери огромного серебристого джипа «Land Cruiser». Шофёр уже открыл дверцу пассажирской двери, ожидая жену начальника.

Девушка ещё раз посмотрела Петрову в глаза:

– Спасибо вам за выбор. А «Туманную бухту» я повешу в своей комнате. До свидания.

Водитель захлопнул дверь машины и увёз вожделение Петрова в другую реальность…

Павел ходил по мастерской кругами как полярник, вышедший на замеры погодных условий, но потерявший из виду набитые камнями бочки из-под солярки. В них воткнуты столбики с натянутой верёвкой, ухватившись за которую, можно вернуться в точку отсчёта. Где-то совсем рядом вход в тёплое помещение, видно окна, светящиеся сквозь пургу. Но метель, но ветер – где же эта спасительная нить, которая приведёт его к заветной двери?

Художник остановился в том месте, где полчаса назад стоял на коленях перед женщиной, от которой у него свело спазмами не только физиологию, но и душу. Ему тридцать пять лет, почти десять из них – с Ириной. По привычке, по образцу родительской семьи. Без любви, без страсти. Тихо-мирно, обывательски скучно. Обыденно и предсказуемо.

А тут такое… Какое?..

Память воссоздала в проёме двери только что ушедший силуэт. Петров придвинул мольберт и стал набрасывать штрихи к будущему портрету.

Картина долго ему не давалась. Он всё пытался ухватить тот невесомый ореол, что окружал девичью фигуру, дать воздуха, ещё больше воздуха! Кидал белила на полотно, растушёвывал с голубым, с жёлтым – с лучами солнца, бликом неба, но не шло! Добавлял теплинки, остужал фрагмент холодинкой. Не получалось как в жизни! Отвлекал этот белый цвет платья: не ложился в тон, не играл со светом, не передавал того впечатления, что вонзилось ледяным осколком в мозг в первую же секунду встречи.

Павел отшвыривал кисть, задвигал мольберт за ширму, накидывал на него драпировку, не хотел к нему больше возвращаться! Но проходил месяц-другой, и он снова лепил из красок скулы, руки, выводил линию бедра, синеву глаз, копну чёрных волос…

Через год картина была закончена. Не справившись с золотым сиянием, исходившим от платья девушки в потоке солнечного света, Петров решил этот вопрос кардинально.

Нарисовал обнажённую натуру. В стиле «ню», попросту говоря.

Соответствовала ли она образцу, он знать не мог. Догадывался. Додумывал. Мечтал и страдал, трогал, проводил пальцами по полотну, обводил тонкой кистью контурные линии, укутывал от посторонних глаз, открывал для себя и любовался…

5

Ирина уволилась с работы и объявила Павлу:

– Манала я там за три рубля впахивать! Двадцать лет стажа есть – на пенсию хватит. Ты работаешь, нам хватает, чего я там уродоваться на дядю буду?

И вправду, зарплату художнику платили стабильно, премии – квартальные и к праздникам. Ещё и тринадцатая зарплата – годовое вознаграждение за преданность заводу. Семибратов тоже молодец, крутился в интересах себя и Павла, это дополнительный доход, непостоянный, но существенный. На дочку Ира денег не отвлекала – та сразу после школы привела к себе на восьмой этаж портового грузчика с хорошими заработками, и сама сидела продавцом в каком-то обувном бутике.

Петров немного напрягся, когда пришли капиталистические времена. На заводе сменились собственники, вряд ли им будет нужен художник в штатном расписании, это лишние затраты на зарплатный фонд. Но он переживал не о возможной потере работы, а о мастерской. Привык к ней. Всё под рукой, свет хороший, недалеко от дома. Где искать новое помещение? Художники с именем получали от городских властей мастерские на Миллионке, в старинных домах исторического центра. Но Петров не был членом их союза, а значит – не положено.

Но всё решилось в его пользу самым лучшим образом. Начальник строительного управления, от которого новым хозяевам теперь не только такелаж требовался, но и живые деньги от коммерческой деятельности, сказал Павлу:

– Власть на заводе меняется, директор продал нас с потрохами каким-то «новым русским». Пока неразбериха, надо пользоваться! Нам твоя каморка погоды в прибылях не сделает, а парень ты хороший, не чужой. Плати арендную плату за двадцать квадратных метров и твори, что хочешь и как хочешь. Я половину кабинетов в пристройке на втором этаже тоже в аренду коммерсантам сдаю, живые деньги в обороте всем нужны.

И добавил, теребя в руках пачку каких-то документов:

– Тут разнарядка из управления пришла, ставку художника сокращают. Смотри сам, хочешь – увольняйся, из мастерской не выгоню, если будешь арендатором. А хочешь – столяром оформлю, всё при зарплате какой-никакой будешь. Руки у тебя к дереву привычные, с номенклатурой нашей справляешься. Давай, если не против, иди за паспортом, оформим трудоустройство и аренду, пока другие не позарились.

Павел, не снимая рабочей одежды, сунул пропуск и ключ от дома в карман и пошёл в общежитие. Рядом же, десять минут до дома. На звонок Ира не открыла, ушла, наверное, в магазин за продуктами. Ключ в двери не проворачивался. Павел не мог понять: сломался он, что ли? Может, пацаны в коридоре общежития баловались, спичек в замочную скважину натолкали? Присел на корточки, заглянул – нет, ничего не торчит, но и не просвечивает, как должно быть. Изнутри закрыто? Постучал в дверь ещё раз, прислушался – какой-то шум. Стул, что ли, упал? Воры? Пятый этаж, не спрыгнут. Павел стоял и не знал, что делать. Милицию вызывать? Так это долго будет, телефонный аппарат только возле магазина на углу улицы, и мелочи в карманах «робы» нет. Или к соседям постучать? Нет, на работе же все, день на дворе. Какая дурацкая ситуация… Уйти, дать им возможность понять, что гости постучались да ушли, и самим бы пора отчаливать? Что там брать у них, господи? Кастрюли да трюмо с поплывшей по бокам амальгамой зеркала.

Петров спустился по лестнице вниз (лифт, как обычно в этом муравейнике, не работал), сел на лавку возле подъезда. Через несколько минут из него вышел здоровый мужик с густыми чёрными бровями и усами. Волосатые руки венчали огромные, как кувалда, кулаки. Петров узнал в нем рубщика мяса с местного рынка «Маячок», куда они с Ириной ходили иногда за парной свининой, и кивнул ему, мол, «здрасьте!». Но тот прошёл мимо, не отвечая.