Владимир Лим - Цунами, или Смерть приходит на рассвете

– Цой! – сказала ему Антонина Сергеевна. – Прекрати!

– А теперь споем! – она полистала журнал. – А споем…

– Антонина Сергеевна, – сказала с места Таня, – мы всегда поем «Взвейтесь кострами»!

– Хорошо, спасибо, Таня! И кто у вас запевает?

И когда она сказала это, в груди Мальчика заныло, он вдохнул глубоко, часто.

– Ну, кто запевает? – повторила она.

Все обернулись и посмотрели на Мальчика.

– Цой? – удивилась пионервожатая.

Мальчик уже задыхался от песни, слова ее, щекотавшие горло, рвались из него, Мальчик даже стиснул зубы.

– Ну, так пой, – сказала она с любопытством и сомнением.

Песня вырвалась, в горле кольнуло, Мальчик закашлял, он знал, что взял слишком высоко, но, не прокашлявшись до конца, запел снова, на этот раз так, как надо.

Он уже знал, что все будет хорошо, он стал забывать обо всех, они исчезали, будто уходили в туман, а он поднимался все выше, дальше…

И вот уже нет никого, только он и костер… Мальчик закрыл глаза, чтобы видеть лучше, как пламя вьется, трещит, течет в небо в потоке искр и исчезает у самых звезд…

На этот раз песня закончилась для него раньше. Он еще продолжал петь, и все вокруг пели, но ночь и пламя исчезли. Он вдруг увидел, что пионервожатая не поет, а просто открывает и закрывает рот.

«Зачем она это делает? – думал Мальчик. – Может, она проверяет как мы поем?»

Мальчик был так поражен этим, что перестал петь и замер, уставясь на Антонину Сергеевну, она поймала его взгляд и тотчас же отвела глаза, продолжая открывать и закрывать рот и помахивать рукой.

Антонина Сергеевна распустила сбор и задержала Мальчика.

– Юра, – сказала она, – нельзя так обращаться с девочками. Это недостойно пионера. Не будешь больше?

Мальчик промолчал.

– Ну, иди, – она чему-то кивнула и рассеянно провела по его голове ладонью. – Ты хорошо поешь, – добавила она ласково.

Когда она провела ладонью по голове, Мальчик почувствовал тепло ее руки – мягкое, ласковое, но угасающее. Ему захотелось, чтобы Антонина Сергеевна еще раз тронула его, но она уже взяла в руки тетрадь… Мальчик понял, что она торопится, и быстро вышел из класса. А еще он понял, что Антонина Сергеевна больна чем-то грудным, как портной Пак, он это всегда чувствовал, как чувствовал, что человек скоро умрет. Его всегда тянуло к этим людям, и он этого боялся. Потом, когда они умирали, он чувствовал себя виноватым. Но не мог же он сказать Антонине Сергеевне: «Вы скоро умрете!» Это было бы похоже на месть.

У Пака они заказали френч.

– Зачем вам френч? Почему – не костюм? – спросил Пак, сплевывая после приступа кашля в баночку.

– В память о родине, – отвечал отец.

– О какой такой родине? – удивился Пак.

– Вам не понять, уважаемый… – отвечал отец.

– Ну как же, нам не угнаться за грамотеями, – соглашался Пак, орудуя клеенчатым метром, – просто сильно похоже на парадный офицерский китель… ну да, на японский…

– Не ваше дело, уважаемый, – весело отвечал отец.

Мальчик видел, что отцу на самом деле было совсем не весело, а Пак почему-то хотел, чтобы отцу было еще хуже. Мальчик не стерпел и сказал Паку:

– Дядя Пак, а вы скоро умрете!

– Вы посмотрите на него, – рассмеялся Пак, приглашая широким жестом неизвестно кого, – настоящий самурай, сын самурая!

– Зачем ты ему так сказал? – тихо спросил отец, когда они вышли от портного.

– А зачем он задирается?

– Так ты это придумал?

– Нет, мне всегда бабушка говорит.

– Какая бабушка? – отец остановился и оглянулся.

– Обыкновенная бабушка. Очень добрая, – увидев легкую улыбку на лице отца, Мальчик торопливо добавил: – Только она не здесь живет.

– А помнишь, мы тогда в бане были, ты мне сказал, что здесь будет много воды и все утонут?

Мальчик помнил тот случай очень хорошо, хотя прошло три года, тогда, в бане, он увидел бабушку в первый раз. Отец больно натер его новенькой, только что сплетенной мочалкой, и Мальчик захныкал, отец разом, без предупреждения вылил на него тазик воды. Мальчик, от неожиданности вдохнув воды, чуть не захлебнулся и увидел бабушку в черном сарафане, увидел близко, отчетливо каждый седой волосок, даже цвет больших, широко раскрытых глаз, но увидел как бы через стекло, потому что там, откуда она говорила, не было ни пара, ни брызг, не было ничего, только тихий добрый свет ее глаз.

– Да, это она мне так сказала, – кивнул Мальчик.

– А вот ты мне тогда сказал, что в газете прочитал, которую на улице, в луже возле бани нашел! – обрадовался отец.

Этого Мальчик не помнил, он вновь увидел бабушку, но не наяву, а внутри себя, и она повторила, что будет много воды и все утонут.

– У нее большие глаза, как у тебя, – Мальчику не хотелось оправдываться, он откуда-то знал, что бабушка – настоящая. – Только у тебя черные, а у нее – светлые.

Отец присел перед мальчиком, близко посмотрел ему в глаза.

– Тебе кто-то сказал? Дай угадаю: Сан Саныч сказал?

– Сан Саныч? – удивился Мальчик. – Он ее знает?

Сан Саныч был странным, но добрым.

На святки, одевшись в старые вывернутые овчинные полушубки, мальчики бегали по подъездам и дворам колядовать, собирали конфетную дань – как награду за кривлянье, Сан Саныч всегда впускал к себе всю ряженую поселковую ораву, одаривал не только конфетами, но и всякой едой, не требуя взамен ни песен, ни танцев, а только однажды, три года назад, со слезами на глазах попросил помянуть свою матушку, Елизавету Федоровну, умершую утром 31 декабря…

Сан Саныч, хотя и был большим начальником, вел шахматный кружок при заводском Доме культуры, стригся наголо и очень походил на Маяковского, только состарившегося, особенно когда сам с собой играл в шахматы или задумывался на полуслове и смотрел куда-то в потолок…

Мальчик всегда чувствовал его особое необъяснимое внимание к нему, но Сан Саныч никогда отдельно с Мальчиком не заговаривал, только однажды, когда выяснилось, что Мальчик знает уже сто дебютов, сказал: «Тебе досталась хорошая память, береги и развивай ее…», как будто память существовала отдельно от него, как какой-нибудь щеночек, и он с ним плохо обращался…

Когда Сан Саныч умер, книги его передали в поселковую библиотеку, а шахматную доску с фигурками из слоновой кости Анна Германовна принесла Мальчику – на то была воля покойного. Недели две Мальчик всюду носил шахматы с собой, предлагал взрослым и детям сыграть с ним, но никто не соглашался, кроме Тани и Капитана флота. Мальчик ему поддавался – жертвовал фигуру в дебюте, но полученное позиционное преимущество не спешил реализовать, игра получалась интересной и долгой.