Роман и Новелла Завязкины - Живой камень. /СНЫ/

И сгинул суровый мундир, явился милый васильковый костюм! Каждое утро летит за ним, уж не суровый дух «Шипра», а дивный аромат фиалок. И не к серенькому зданьицу прокуратуры, а к «Бегущей по волнам» – наикрутейшей гостинице Побережья, где обладатель волшебного костюма единственный и гендиректор, и учредитель, и адвокат, и главбух – короче, всё! Причащаюсь.

А вон простенькая кровелька моего ангела хранителя Александра Константиновича Метлахского. Тоже, кстати, бывший мент, однако ни магазинов, ни гостиниц, ни джипов. Дом на двоих хозяев и «Волга».

Зато вся ДПС ездит на бензине Метлахского! И фейерверк на день милиции, от него, и благотворительные утренники, и много-много чего вкусного для всех желающих.

Просто на словах! А тот, кто имеет дело с добычей или обработкой живого камня, знает, как трудно превратить его в хлеб и водку. И помыкавшись по фирмам и салонам, где «деньги потом», идет страждущий в неприметную фирму «Высота» и за чашечкой кофе решает проклятый вопрос с Сашей. Сейчас, здесь, всегда!

И катятся камушки в голубой глинке от забулдыг, которых не сегодня-завтра завалит в шурфе. Как завалило недавно Дёму с сыновьями в поселковском обрыве. Предупреждали: опасно. А он в ответ показал сколько, а главное – к а к и е копаются. С ними и нашли. Вдова отнесла Метлахскому. Неделю посёлок не просыхал.

И от железных, непьющих мужиков намытые морем, отборные кусочки. Дождались «водолазы» декабрьских штормов, слазили в прибой с шестиметровым сачком!

Вот только уносит порой некоторых течение. Слабенькое и незаметное. Но очень даже заметное, если устал, зашёл по грудь и нахлестало под гидрокостюм водички. Выручил бы напарник с верёвкой, но не любят старатели делиться. Места, где «бросает», берегут как грибники заветные поляны. И утаскивает на глубину и трезвых, и сильных, и хорошо снаряжённых.

Счастливый экскаваторщик с карьера утаит от охраны, бригадиром коей является известный Каблук, самородок грамм на пятьсот, припрёт его Саше, обварится выше крыши, а потом вдруг рраз! Исчезнет…

Причащаюсь.

Со склада «Высоты» отсортированный по фракциям камень попадает к обработчикам – обслуге неспального района, беженцам, мигрантам, пролетевшим морякам.

Денно и нощно точат на Побережье шарики для бус. Кто на балконе, кто в подвале, кто на кухне. Сам пробовал, все пальцы сжёг, пока один выточил. Грамм – доллар. А он всего-то грамм!

Хорошо идёт полуфабрикат из кабинета с аквариумом. В Голландию, Японию, Эмираты. Дорого!

И к нашему брату, художнику, порой заплывают камешки под заказ. Но это для АКМ деньги не быстрые, можно и потянуть с оплатой. Мастер сидит в кожаном кресле «Высоты». Точно знает – кому, когда и сколько!

И лопаются банки, сокращается добыча сырца в карьере, взлетают цены на электроэнергию, а «Высота» стоит, и кормит полгорода. И хоть в подножии её, наркотное бабло самого Хасана, не числится «смотрящий», средь учредителей фирмы. Ходит себе в скромных акционерах совсем другой компании. В которой таких «Высот», штук двадцать! Вон, кирха православным крестом сияет. Его дар.

Причащаюсь.

Люпиновое воинство шевельнуло острыми верхушками. Похоже с моря пошёл туман… Ох, и цирк сейчас начнётся на пляже! Как навалится холодная стена на горячий песочек! Как шуганёт столичные телеса по минеральным бассейнам, да грязевым ваннам. Хотя, может, и рассосётся?

Короче, любимый город всех моих знакомых мог показаться райским садом, если бы в его кущах алели не черепичные крыши, а запретные плоды. «И не давило трагическое мироощущение!» – ехидно закончил мысль единственный слушатель.

Захожу за оградку, сажусь на почерневшую скамеечку, смотрю на фарфоровый портрет – явная отличница! А мне тогда было? Четырнадцать…

Время рвёт в обратном направлении, я в восьмом «Б».

Класс строчит контрольную, мальчик за последней партой впился взглядом в запретное. Краешек ЕЁ рейтуз, выглянувший из-под формы.

Форма! Платье и фартук. Платье коричневое или синее, фартук чёрный или белый. Рейтузы – белые, голубые, розовые. Под банты в косах.

А ещё отличница и председатель совета дружины. Звезда, короче. А я троечник!

Кончилось просто. Застукал «предмет» в раздевалке с Жоркой Солдатовым из десятого «А». Звезда делала минет.

«Я смотрю на образ твой милый, в сердце таится мечта. Было б лучше, если б Ты подарила, фотографию эту Сама». За неделю до этого написал. Стащил фотку с доски почёта, накатал стих на обороте и подложил в парту.

А вот Аня Светликова «погибла трагически». Как погибла-то? Каталась с другом на мотоцикле и разбилась? Или белокровие какое-нибудь?

– Ты чё зесь делаешь?

Оглядываюсь. Бомжеватый пенс с пузырём.

– Пиво пью, а что?

– А то, что могила моей дочки, вали отседа!

Пенс дохлый, но бутылку держит за горлышко.

– Не парься, отец, отвечаю с почтением к возрасту и серьёзности намерений, ухожу!

Узелок физиономии нежданного знакомца развязался, из глаз, похожих на плевки, хлынули слёзы:

– Выпей со мной! – взмолился бывший господин Светликов нечеловеческим от космического перепоя шёпотом.

Любопытство побеждает отвращение, отодвигаюсь на край скамейки.

– Прикинь, родная дочь на порог не пускает!

– Она? – показываю на памятник.

– Ты чё? Анька повесилась. Светка. Эх! Во стерву-то вырастил, дурак старый. Родного отца на десять лет! Ты, знаешь чё такое десять лет?!

– Не.

– То-то. А я по календарю, поял?

– Понял.

– Пей!

– Статья-то, хоть какая?

Небритое личико бледнеет.

– А те чё моя статья, ты чё конвой?!

Нежно выдираю из наколотых рук бомбу, делаю пару глотков.

– Не парься, отец! Сам-то как?

– Ништяк! Баба хвостом щёлкнула пока парился, а эта сучка грит, ментам сдаст, если в наглую полезу.

– А где она живёт?

Счастливый отец булькнул, отёр синие губы и явил:

– Где, где… Больно много вопросов задаёшь, фраир!

– Художник я. Портрет её писать хочу, въезжаешь?

Визави вывалил мутные глазки.

– Па-а-атрет? Тада, пыжалса! Горького девять, два.

Встаю.

– Погодь, чирик есть?

Вынулась мятая пятидесятка.

Свободен!

Протискиваюсь меж оградок, вглядываюсь в фотографии бывших. Птички поют, цветочки.

«А это что? Или кто?!»

Кучка цветного тряпья на полянке шевельнулась, раскинула руки, вцепилась в траву. Замычала в землю. Будто хотела подтянуть к себе три маленьких холмика…

«А-а-а, знаю! Вдова „Маленького льва“, которого с сыновьями засыпало. Так вот где их похоронили!»

«Маленьким львом» моя бывшая супруга окрестила соседа, Дёму – копателя. За наполеоновский рост, великий понт и грязненького «болона», с которым тот рассекал по променаду. Бестолковая собачонка гадила прямо у дверей!