Роман и Новелла Завязкины - Живой камень. /СНЫ/

© Роман и Новелла Завязкины, 2018

ISBN 978-5-4490-6710-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

/сны/

На сквознячке, под холодным дождичком клали на песок камушки, подбивали стеклянными молоточками, пробовали, не качаются ли? Мёртво!

Площадь.

Поотрубали башки лентяям и негодяям.

«Лобная».

Питерск. Наши дни. Она.

Точнее над ней! Парит кус земли. Шесть соток и дом. Невидимые, неслышные, неосязаемые.

Прохожие шарахаются по комнатам, бьются о голубую ель, топчут клубнику и спящего кота /звать Пистон, снится первая любовь/, таранят парник с томатами, увы! Ничего, кроме легчайшей прухи навоза, не ощущая.

В горнице авторы: Роман – импульсивный мен, в голове «Взвейтесь кострами синие ночи!»; Новелла – его супруга, над головой вечный Штраус; Метёлкин-Обдуев – родственник по собачьей линии, фанат Чака Берри .

Роман, захлопнув том Лермонтова:

– Прав Михаил Юрьевич насчет предисловия. Вещь первая и вместе с тем последняя!

Буйное отряхивание, сочный зевок, зычный баритон! Из-под стола, на котором Новелла режет лук и помидоры:

– Монолог цепного пса», покатит на предисловие?

– Зачти!

Сверкая улыбкой, родственник /размер средний, окрас чёрный, уши висячие, хвост сабелькой/ ступает на середину комнаты, перевоплощается в злобную цепную тварь:

– Когда-нибудь я перегрызу эту проклятую цепь! Но не побегу в эти дурацкие поля, а останусь лежать здесь, как ни в чём не бывало. Пока не придёт мой враг и не начнёт дразнить меня, как всегда… Нет! Не, как всегда. На этот раз я перегрызу ему горло. У-у-у… проклятая цепь!!!

«Монстр» исчезает, перед присутствующими – милый родственник:

– Анубис – Обдуев.

Новелла роняет нож:

– Кто?!

Роман отлипает от печки:

– Анубис у древних египтян – бог смерти! По-моему, для псевдонима мрачновато.

Чтец лезет под стол, припечатывает бархатной щекой ступни женщины:

– Не надо никакого предисловия! У моря и наши дни.

Потрескиванье клавиатуры, смачный хруст шинкуемого лука.

Записки безнравственного человека

– Можно вас в щёчку поцеловать?

Улыбка, щелчок! Светик Васильевна, корма газетчицы – сенсация моего утра, вырубила диктофон.

Порция румян, порция губной помады, марш под юбку… бешеный грохот в дверь! «Каблук?» Тихо.

– Подслушивают?

– Всё равно уйдут.

Считаю до двадцати, киваю на штору. Беби гасится у компа.

Открываю дверь, взлетаю на шесть ступенек и чуть не давлю Вермута. «Вот те раз! А эта гусеница мохнатая, что тут делает?»

Следов от шин нет. «Сирень, однако!»

Рывок в палисадник.

Родимый окоп.

– Све-е-етик!

Из-за шторки показывается Дюймовочка, к которой явился господин Крот. Обрушивается в кресло и рыдает.

Осыпаю объект сиренью, пристраиваю левую булку на подлокотник. «Минутки три поиграем и харе!» Ладонь на шероховатой макушке /подруга явно перелила лаку для волос/ замирает: «А вдруг это был Каблук? А что я могу сделать?»

Ни-че-го.

«Выпить надо» – подсказал внутренний голос. «И вино есть, Наташка приносила…»

– Сумощку тай, пошалса!

Нашариваю в обплаканных цветах и листьях ридикюль, даю. Сейчас подкрасит губки и свалит.

Пачка элема, дымок.

Зажига шлёпается на пень – журнальный столик, рикошетит под сталинского монстра /железная трёхспальная кровать, подаренная при заселении хозяевами/.

Лезу, возвращаюсь с пыльным пузырем «Наташкиндара»:

– Будешь?

– Буду.

– За кота!

– За какого ещё кота?

Преданно смотрю в суровые глазки:

– За большего и чёрного, Свет, Вермутом звать. Чтоб не беспокоил!

– Жена приходила, что ли?

Цепляю элемину, пускаю волнительное колечко:

– Фиг её знает! Кот перед дверью лежит и тишина-а-а-а…

– Значит, за кота?

– За кошек!

Ослепительный, молочно-клубничный оскал. Пьём. «Восьмого марта прискакала, наверное, помириться хотела…»

– Слушай, Свет, а что ты на восьмое марта делала?

– Мой сюрприз устроил! Два ребра мне сломал.

Аккуратно заплёвывает окурок, нежно улыбается:

– Ему приспичило, а я не давала!

Откинулась в кресле, закрыла глаза. «Пора!» Прикипаю к почти родным от «Наташкиндара» губам.

– Ляжем?

– А больше никто не придёт?

– А мы опять не откроем…

Падаем на станок, тяну трусняк, цепляю долгожданную задницу…. Шлёп, шлёп! шлёп!

Подруга рычит тигрицей, дорвавшейся до антилопьего горла… «Получилось!»

Хозяйка моего подвала

Явилась ночью… или днём?

Я пил один, мне не хватало

И вдруг увидел, пьём вдвоём

– Откуда ты взялась, подруга?

– Откуда? Ха! всегда я здесь

И властвую над кирпичами

Стригу мышей, точней их шерсть.

Тебя могу как таракана, легонечко

Одним щелчком!

Но ты живи, вставай не рано,

Подвал велик и всё при нём.

Я дам тебе, чего захочешь,

Ты только свет не зажигай!

Увидишь в темноте воочию

В стакане водка или чай.

Про скатерть-самобранку, слышал?

Такая будет у тебя,

Но с бабою, притом на блюде.

Вот договор от до я.

Я согласился и забот не знаю.

Коль кайф при мне, не зажигаю.

Край шторы отодвинулся от бревенчатой стены. Мелькнули в компьютерном углу белки пёсьих глаз.

– Как дела, Романыч?

– Эротическую сцену сваял.

– Да ну-у-у?! Прочитаю?

Роман уступил место, вышел в комнату. Ночь. Подошёл к окну. Снег. «С какой стати?» На столе, однако, в лунном пятне высился некий айсберг. Нечто под вафельным полотенцем. «О-о-о!» Кружка простокваши, шмат супового мяса, горбушка чёрного.

– Сохранить?

– А ты как думаешь?

– Сохраняю.

«Вот оно!» – подумал автор, но закусить не успел – легла на колено Метёлкинская голова.

– Правда, что этой девушке два ребра сломали?

– Правда.

– Грубо…

– Что же, ты читал?

– Интересно, что дальше будет. Кстати! Давай вместе писать?

– Что?!

– А что? Книжка в два раза больше получится!

Согласился Рома. Почему нет?

Я к вам от каменного гостя,

Он там на площади стоит.

Над головой звезда горит!

Клали на песок камешки…