Роман и Новелла Завязкины - Живой камень. /СНЫ/

Обхожу тело, отъезжаю мысленно в «обратном направлении». Поезд подстукивает к областному центру, пересаживаюсь в электричку и еду до конца.

Там, где дом сгорел приятель, там, где дом сгорел.

Кто-то песню пел, приятель, кто-то песню пел.

Путёвка в санаторий! Вот как я попал на Побережье. Фазер подогнал презент после маманиной кончины.

Натуля в том санатории была врачом – стоматологом…

Пойло папаши Светликова вылетает из меня фиолетовым фонтаном! Блин!!! Прямо на памятник капитана дальнего плавания.

Перешагиваю через цепь с якорями, ломаю покойницкую сирень, сметаю. Остальное дождю и ветру!

«А что? Похоже на точку».

В общем, втюрился по уши в симпотную стоматологиню, сгонял продать хату, к несчастью она была кооперативной, вернулся с боблом и…

Покойный Дёма, который тогда не копал живой камень, а ваял гробовщину в Доме Творчества, его подруга, грязевщица санатория ВВС, их баллон, оказались соседями по площадке…

Спотыкаюсь, замираю на краю здоровенной ямины. Озираюсь. «Ё-моё! Куда это я забрёл?»

Кучи земли, ямы наподобие той, куда я не свалился, гранитные надолбы….

«Против танков что ли? А-а-а, понял! Не наше кладбище. Ямы – вскрытые могилки. Надолбы – надгробия. Всё правильно! Кому живой камень, кому цацки от не наших покойничков. Копатели, блин!» Топаю в обратном направлении.

Соседство было весёлым. Соседка поправляла здоровье раненым афганцам, сосед врубал на полную «Я убью тебя, лодочник» и стучал в стену то ли спинкой кровати, то ли затылком возлюбленной. Я не впрягался. Сам живописал ночами под громогласное старьё.

Однажды праздник кончился – страна прозрела. Дом Творчества отдали прокурору – Дёма лишился мастерской. У меня два столичных ухаря умыкнули все, что я натворил в годы проклятого застоя, типа на выставку. Клёво! Санитарю в дурдоме, тырят, как у Рембрандта…

«Ай!»

Втыкаюсь в крест чёрного мрамора, золотом – «Эрик Литовец», рядом белого – «Лёва Грузин», и ещё, и ещё, и ещё.… Вот и вышел на аллею! Табачная мафия, полное собрание сочинений.

Дую к выходу.

А ведь я когда-то на Эрика работал. И сделал ему распятие. Сколько лет прошло!

Утро, помню, дивное было, каштаны зацвели. Я тоже весь в цвету с бутылочкой пивка и готовым заказом у ворот.

Дзинь!

Охранник пропустил безмолвно. Захожу в холл, любуюсь в зеркалах на свою физиономию. «Ща, Литовец нарисуется, баксов подгонит!»

Выкатывается, смугленький кругляшок в атласном халатике пищит: «Секо нато?».

Шалею от неожиданности, но крест показываю и что-то бубню. Он пытается въехать, не получается, голосит в пространство: «Натаса, Натаса!»

Врубаюсь – зовёт Эрикову супружницу. Лёгкие шаги… «Ё-моё!»

Вместо поджаренной стервы в кожаных шортиках, пушистая блондиночка в пеньюаре для загара. Выкупает ситуацию мгновенно, муркает: «Не надо». Поигрывая объёмами, уплывает.

Почтительно жму кругляшку ручку, отползаю. На дорожке «давит» Эриков малыш на самокатике. Рыжий и румяный, как папаша.

Остаюсь в непонятках, пока не делюсь с Метлахским. Оказалось, месяц назад клиент принял внутрь полмагазина устройства «Шмайсер».

Вовремя крест заказал! Гамбургеры хряпал в джипе, а я мимо пролетал. «Эй, художник! – кричит. – Всё бросай, делай распятие!»

Почему отказалась, слышала, ведь?

«Почему? – впрягся внутренний голос. – Самой деньги нужны, вот почему! Платил Литовец – „брюнетка в коже“. Платит кореец – „блондинка в гипюре“. Нарушил договор – сваливай!»

Мы существуем! Покупаем, продаём.

Мне нужен зад, а вам трусы на нём.

Торгуемся; то да, то нет. И вот

Счастливый миг, конечно настаёт.

Увы! Последнее приобретенье, гроб.

И грош цена, и точно в лоб .

Отрываю взгляд от брусчатки. По левую бордюр из самшита есть, по правую – нет. Припоминаю, кто-то рассказывал: «Не успели высадить. Наши танки помешали». Ха! Не полезли б в сорок первом куда не надо, не помешали б в сорок пятом.

Выход. Кусок готического фасада с дырой по центру. Смачно «залит» хмелем. В сентябре хмель «зажжётся» и потечёт красными, как кровь, ручьями. Зрелище!

Бетонный забор, Хасан гонит бесплатно, сюда не дотянули. Дотянут, «Вход – Выход» снесут. Жаль! Готовый памятник всем.

Шоссе. По обочинам ежевичные поля, сосновый бор.

Где-то я слышал или читал: «колючки и струны» посажены, чтобы удерживать дюну над озером. Ни за что не поверю. Стал бы ветер дожидаться, пока они укоренятся? Бор был тут всегда! И кабаны водились не для королевской охоты, а просто. И ежевика росла полем, сразу. «Да вы, сударь, поэт?» – подкалывает внутренний голос.

«Я поэт? Почему нет? Дорогой обут, солнцем одет – значит, поэт».

Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук… «Дятел? Какой дятел?! По камню стучат! Понял… Или вспомнил? И то, и то!»

Год назад музей скульптора Риткерта – в бору стоит, выиграл буржуйский грант. А до войны там была его мастерня. Пришли наши, дали сутки на сборы и… «чемодан, вокзал, Россия»! То есть не Россия, конечно, а совсем другая страна, но от перемены мест слагаемых сумма ведь не меняется? Ну вот, скульптор с женой тоже так думали и не стали честно линять на доисторическую родину. Вот ведь, а? Вижу!

У него открыто окно…

Одевается и слушает, как шумит дождь. Идеальный пробор, галстук в косую полоску. Пошёл к двери. У порога остановился, надел пиджак. Оглянулся, вышел.

Лестница, холл, улица. Встал под фонарём. Капли лупят по шляпе. Мрачное лицо. А чего радоваться? Очень хорошо представляю, что здесь началось, когда все узнали, что надо сваливать.

Ждёт жену. А она не торопится. Зачем? Работа готова, можно не спешить.

Вышла. Тёмные глаза, тёмные волосы. Плащик, поясок, узел на боку. Улыбается.

Перевязал узел по центру, открыл зонт. Взяла под руку. За калиткой мощёная дорожка до пляжа.

Пришли. Зонт летит в сторону, берутся за руки, заходят в море. Галька «играет» под подошвами, холодная вода поднимается по телу. Утром найдут.

В небе паутины, крон осенних стынут,

Ветер их качает, солнце не палит,

В мареве их веток, яблоко осталось.

Ярко. Ало. Жёлто. Хорошо горит!

Прошло полвека. С громкими воплями железный занавес открыли. Повалил ностальгирующий турист. Среди первопроходцев родной брат скульптора – инвалид в коляске. Катит внучка, белесая фройляйн моих лет. Прогулялись по рытвинам, ухабам, осмотрели дом скульптора. Предложили управе устроить музей, жильцам они квартиры купят. Управа согласились. Вовремя! Потомки первых поселенцев на дрова стропила кромсать стали. /Не шучу/.