Макс Муди - История одного ублюдка. Все случится однажды

– Ну что это такое? – попытался нежным голосом сказать я.

– Не..не знаю… Просто самый родной мой человек… И я ее не увижу… почему так..

– Все будет хорошо, будете в Москве тусить вместе.

– Да… Но.. – она снова разразилась слезами.

– Нет! Так не пойдет! А ну-ка, – я встряхнул ее за плечи, – Перед тобой сидит конченный мудак, а ты еще плачешь, женщина!

– Прости меня, Макс…

– Ничего. Всякое бывает, – я еще крепче прижал ее к себе, – А, знаешь, года три назад я бы за такую посиделку отдал многое…

– Я тоже, – она впервые немного улыбнулась, – Я, наверное, сейчас такая стремная. Извини меня…

– Красивее тебя я видел разве что на обложках мужских журналов.

– Спасибо, но все же… – и тут она снова разразилась громким плачем.

– Ну ты чего, малыш, все образумится.

– Я тоже в это верю. Верю, что все возможно.

– Истинно так, – проговорил я, – Как ты вообще эти три года то жила? Уточек помнишь еще?

– Помню, – она схватила меня обеими руками крепко-крепко.

– А нашего товарища Ошмаказьяна?

– Да-да, точно, – она искренне улыбнулась.

– А помнишь, ты говорила, что твоя душа покоится в одном из шкафчиков в подвале музыкалки?

– Было такое. У тебя, я смотрю, отличная память…

– А еще у меня сохранилась открытка, где ты нарисовала шарики, а на деле вышло что-то похожее на сперматозоиды.

– Дурак, – она уже смеялась, – Так и не научилась я рисовать.

– Вот так-то лучше, – улыбнулся я, – Кстати, у тебя был день рождения. В апреле кажется. Числа эдак десятого. И родилась ты в промежутке между двенадцатью и часом.

– Откуда ты это помнишь? – она смотрела мне прямо в глаза.

– Оттуда, – с этим словом я выпустил ее из объятий и взял ее руки в свои, – Итак, Анжелика, как по батюшке не припомню, я поздравляю вас со столь знаменательной датой восемнадцатилетия. И желаю всего того, что только можно пожелать, а главное удачи и мужества. Наш мир, полный чудес, порой скрывает и столь темные закоулки, что без мужества никак. Тем более столь хрупкой девушке как ты, – и, сбросив комичность, я притянул ее тонкую и изящную руку к своим губам. В эти несколько секунд, пока я прикасался к ее бархатистой коже, до меня доходило странное ощущение. Этот поцелуй в руку отдавал куда больше интимностью, чем весь тот разврат, что я вытворял со своими подругами.

– Макс, прости, что я вот такая вот… —она вновь сделалась грустной.

– Анжелика, – сказал я в порыве, – Что бы не случилось, и где бы ты не была, звони мне. Я всегда смогу помочь тебе. Обещаю.

– Спасибо тебе, – она склонила голову мне на плечо и тихо заплакала, – Ты очень добрый человек… Очень хороший..

– О, Господи, конечно же, нет, – ответил я без тени сарказма, – Я тот еще мудак.

– Нет, ты очень хороший… И вообще все хорошие, я в это верю. Хочу верить…

– А ты, случаем стихи не пишешь? – ни с того ни с сего спросил я.

– Да, иногда бывает, что мне становится так плохо, что начинаю что-то писать в заметках, – она быстро достала смартфон и прочла мне одно стихотворение. Глубокое и грустное. У меня что-то защемило в груди. Повинуясь наитию, я поднес ладони к ее худенькой шее и ярко выраженным скулам. Она перевела взгляд на меня. Я растворялся в ее древесных и загадочных глазах. Она не отрывала взгляда от меня. У меня все тело пробило мурашками. Нечто подобное я испытывал при первом сексе. А тут меня от одного ее взгляда накрыло девятым валом. Я наклонился к ее губам и начал целовать ее. «Почему она так напрягает губы?» – пронеслось в голове, – «Неужели это ее первый поцелуй?» И вдруг она меня отстранила от себя. Я недоумевал, а еще вернее просто напросто был в шоке.

– Я… Я не хочу рушить твои отношения… – произнесла она очень грустно.

– Да какие там отношения. Игра в кошки мышки. Гигабайты захламленного интернет пространства, вызывающее всемирные катаклизмы. Нет никаких отношений. Есть лишь видимость нерушимой пары. На деле ничего.

– Тогда…

Я не дал ее договорить, а вновь поцеловал ее. Она перестала сопротивляться, и мы слились долгим поцелуем, описать который я просто-напросто не смогу в силу недостаточно богатого словарного запаса. Наш поцелуй прервал какой-то шум наверху. Наши руки сами сплелись между собой.

– Не иди, – только и сказала она.

По правде, я бы никуда и не пошел. Но услышать, что она переживает обо мне, было куда ценнее и приятнее. Мы обнялись и легли на кровать. Дом потихоньку засыпал. На улице по-прежнему трещали провода.

– А ты до сих пор марсов слушаешь? – спросил я.

– Нет. Но, если хочу вспомнить те времена, то включаю.

– Думаю, сейчас тот самый момент. Только попробуй не вспоминать меня – того толстяка.

– Да ты прям так и напрашиваешься на комплимент. Ты просто невыносим!

– Я могу быть чертовски привлекательным!

– Макс, – она посмотрела в приоткрытое окно, – А ты веришь в жизнь после смерти?

– А не все ли равно? Там что-то есть, а что именно меня не волнует.

– Значит, ты не терял никого из своих близких…

– Поверь, подобных потерь в моей жизни было достаточно. Но пацанам запрещено плакать. Поэтому я и отношусь к смерти как к чему-то такому, что обязательно случится. А поэтому особенно и не задумываюсь. Терпеть не могу, когда к чему-то долго и муторно готовятся. Это наводит скуку.

– У моей мамы рак, – ее глаза вновь наполнились слезами.

Я не знал, что говорить, да и любые слова в подобных случаях – только лишний фоновый звук. Она долго плакала. А потом тихо уснула, уткнувшись носом мне в грудь. Я лежал на спине, будто киногерой, накручивая ее черные локоны на пальцы. Светало. И только провода по-прежнему трещали. Я поцеловал ее в щечку. И мою спину вновь покрыли мурашки. Я взял ее на руки и отнес на второй этаж, стараясь не разбудить. Уложил на кожаный диван. Укрыл одеялом. Провел рукой по щеке. И вышел, закрыв за собой дверь. Уселся на пол рядом с комнатой и уснул.

Мы плотно уселись друг к другу, образовав круг, в центре которого, разрезая ночной мрак, горел костер. Жар от трескающих деревяшек напоминал собой солнечные лучи. Языки пламени завораживали той странной и немного жутковатой непонятностью – величественной, древней, неподвластной. Было ощущение, что огонь цинично говорил нам: «Вы меня оживили, но, если захочу, то вы все сгорите!»

Рядом со мной сидели деревенские мальчишки, молодые девушки и такие же туристы, как и я. Больше всего мне не нравилось как раз таки, когда меня называли туристом. Ну кто такой турист? С детства у меня в голове засел яркий образ. Высокие сапоги, специальная униформа, огромный рюкзак за плечами, всякие плащ-палатки, компасы, бинокли, да и прочая ерунда. Я же путешествовал на старом, отреставрированном «Газ-24» по имени Черный Орел. Из вещей у меня были лишь: несколько комплектов белья, огромная карта и немного еды.