Виктор Гусев-Рощинец - Крушение. Роман-дилогия «Вечерняя земля». Книга 2

Кто-то сказал: поиграть и бросить ; но было бы странным, если она притязала на вечное обладание, мальчику всего лишь надо помочь, он необыкновенно хорош, ее пронзает с головы до ног острым желанием, когда она приближается к его кровати, к дверям палаты, а садясь на его постель, прикасаясь к нему, она погружается в блаженную истому, которой недостает лишь прорыва в минутное беспамятство. Внутренняя дрожь сотрясает ее невидимо для зрителей, она уверена, сопереживающих, потому что не может быть равнодушных на представлении любовной драмы, тем паче первого ее акта, когда состоявшаяся завязка увлекает по пути нарастания к различимой невдалеке кульминации. Даже этот безногий старикашка, что-то там бормочущий с недовольством обманутого покупателя, не мог бы упрекнуть администрацию в недостатке зрелищ, при том что телевизор в холле не работает уже второй месяц, – все равно ведь ничто не может заменить актеров, играющих «до гибели всерьез». И разве «демоническая женщина», как назвал ее маленький повеса на соседней койке, не тот персонаж, который наилучшим образом отвечает запросам зала? Она не стала бы спорить, если кто-то из них (забыв о том что привело его сюда – право, наивернейший путь к выздоровлению!) ей принялся доказывать: все началось игрой . Конечно, из их увечной команды она выбрала наиболее сильного, никогда скажешь при его-то богатырском сложении, что ему всего семнадцать, типичный акселерат, их пятилетняя разница в возрасте надежно замаскирована ее собственной хрупкостью; что же касается «игры», то не с нее ли пошли все знаменитые голливудские романы? – пожалуйста, совсем недавний пример – Ким Биссинджер и Алек Болдуин в «Побеге», она, кстати, тоже старше, и вообще это дело вкуса, почему некоторых тянет на стариков, и никому не кажется странным, ей уже все уши прожужжали опытные подруги – не связывайся с мальчишкой, толку не будет, одна неумелость, как будто главное – механика, физика , говорит Лёлик, смешное имя, нет, с нее достаточно опыта, могла бы и поделиться, во всяком случае, с этой маминой дочкой, подружкой-одноклассницей, которая навещает его, конечно, она хорошенькая, нечего сказать, женщина женщину всегда может оценить объективно, скорей всего они даже не целовались, хорошая будет пара, скажут еще спасибо, не всякому доводится пройти курс обучения с опытным педагогом, но и способные ученики – большая редкость, а он, по всему, будет таким, она поняла это еще в первые дни, когда он не мог вставать и большее время спал, и ей приходилось его будить для процедур, и манипулировать с судном, и перекладывать с бока на бок, поправляя постель, она уже попутешествовала по его телу, забираясь во все укромный уголки, наверно тогда и затлел огонек желания, а если уж быть до конца честной, с ней такое случилось не первый раз – влюбиться в мужское тело, смешно, этакая плотская платоническая любовь, сначала играешь им, послушным как тряпичная кукла (вот она где скрывается – игра, в которой ее справедливо упрекают), и все силы кладешь на то чтобы вдохнуть в нее жизнь, и тут уж поневоле ввязывается чувство, ведь жизнь – это любовь, тем более когда хороши все средства вызволения из нашего-то чистилища, говорит Главный, любите, девочки, пациентов, влюбляйте их в себя и сами влюбляйтесь, может быть это и есть ваша основная задача, говорит он совершено серьезно и делая вид что шутит, но им-то не надо объяснять, какова эта вечная проблема – процент смертности, тут не до шуток, а он продолжает якобы шутить: приглашаются нимфоманки не старше тридцати для работы в реанимации, тогда, по крайней мере, они в ответ, оборудуйте помещение для интимных свиданий, чего уж там, знаем ведь как используется ванная комната, и в перевязочной все условия, запирается изнутри, просто так закинули удочку, он усмехнулся только, значит, дал добро, и процент смертности прямо таки рухнул вниз, ведь гробятся мужики чаще, а в женские палаты решили брать молодых санитаров после армии, с обещанием вуза, и уж это была действительно шутка, да и все что раньше, про нимфоманок и прочее, – шутки на девяносто процентов, но в десять оставшихся вмещаемся и ты, и я, и твоя рука, оживающая в моей ладони и постепенно переходящая в наступление, мальчишеская рука, становящаяся мужской, настойчивой, твердой, стремящейся к цели, горячей мужской рукой, мечтой нимфоманки, шутка, не сразу, губы, следующая ступенька поцелуй, язык преодолеет барьер зубов, проникнет в тебя, сначала я проникну в тебя, войду, впадая в беспамятство дрожью унимая теплом восставшего горящего факела светло горящего в чреве сердце моем душе…

Она быстро склонилась к его лицу и, скользнув губами по щеке, приникла к уху. «Сегодня придешь на перевязку в половине второго, запомни, не раньше, не позже, тринадцать тридцать».

Он отодвинул на край стола груду рентгеновских снимков. Одно и то же – распад. Легкие распадаются. Так распадается сухой лист, – если сжать его в кулаке, а потом расправить ладонь, он станется трухой. Урановые рудники, обогатительные фабрики, химические производства, «вредные» лаборатории, полигоны, армейские части и флота поставляют им этот «ограниченный контингент», имеющий, как и все «ограниченное», устойчивую тенденцию к росту. Но главное – неудержимо молодеющий. Старость обходит их «больничку» стороной, если не считать случаев, когда последняя выступает прибежищем для родственников и знакомых, попадающих сюда по протекции руководства. О «величии отрасли» можно судить по количеству и составу пациентов, проходящих чрез отделение за год, – интереснейшая статистика! За последние несколько лет кривая летальных исходов приобрела угрожающий вид экспоненты и рвется ввысь, как если бы дело касалось эпидемии. И что как не эпидемия хозяйничает в этом Ведомстве, пожирая все самое молодое и сильное, не оставляя надежды, что когда-нибудь пойдет на убыль. Один его старый приятель-однокашник, работающий в Институте Педиатрии, как-то показал ему схожий график: кривая детской смертности на удивление повторяла ту, что построил он по своим данным. Помнится, оба они посетовали на «вырождение нации» и заключили единодушно, что «надо что-то делать» и даже «бить в колокола», но едва только рассудили на трезвую голову, как тут же и пришли к выводу о полнейшей своей несостоятельности: режимными инструкциями таковая статистика раз и навсегда была объявлена «закрытой», и даже при том что «на выходе» у обоих уже были кандидатские диссертации, «ударить в колокола» представлялось маловероятным по той простой причине, что в лучшем случае это были бы всего лишь маленькие колокольчики, и то висящие под замком «специализированной» (читай – секретной) секции ученого совета. Они могли и не попасть никогда на стол ее Председателя. Ему приходило в голову опубликоваться на Западе, в каком-нибудь профильном периодическом издании, но, во-первых, тогда прощай карьера (к этому он еще не был готов), а во-вторых, – «что им Гекуба?», хоть и вместе с ее вымирающими детьми: пройдет незамеченным. Вот если бы действительно удалось поработать в ВОЗе… Он плохо себе представлял, какие меры мог бы предпринять тогда к спасению «Гекубы» от смертельной болезни: длинные щупальца «режима» с их отвратительными присосками-подписками скорей всего протянулись бы вслед за ним, куда бы ни уехал он, где бы ни стал работать. Два года назад он прошел собеседование с представителем «Объединенных наций», его анкета «крутилась», как они говорили, где-то там, «за бугром», но время шло и так же неотвратимо таяли надежды.