Софья Мироедова - Сегодня я рисую треугольник

Так и сегодня: на полу перед окном лежал веер эскизов, посреди мастерской стоял мольберт с тронутым черной краской холстом. А я уже полчаса не сводила глаз с промозглой зимы за окном. Я смотрела на черные силуэты деревьев и на серое небо над ними, но видела его – М. Каким-то неясным образом он влез в мою голову. В конце месяца должно было состояться торжественное открытие лейбла. У меня было уже почти все готово: выкуплены пластинки, подписаны договоры с галереями, оформлены приглашения. Настала фаза ожидания: типография печатала материалы, курьеры везли оригиналы принтов из музеев. А я… Я ждала следующей встречи – я точно знала, когда она состоится, но время двигалось медленнее света с другого конца вселенной. Мы должны были увидеться на следующей неделе: без особой причины, М. попросил показать все, что мы на данный момент собрали к открытию: пробные отпечатки афиш, приглашений, купленный винил и прочую мелочь. В обычных обстоятельствах это было рядовой встречей, часто клиент хотел быть в курсе происходящего. Отчего-то на этот раз меня волновала даже мысль о том, чтобы увидеться вновь. Не смотря на довольно дружескую переписку, которую мы умудрились завязать в сети, что-то подсказывало мне, что ничего дружеского между нами не было и быть не могло.

Тем временем я работала над новой живописной серией. Хотя, сложно было назвать это живописью – скорее это была широкоформатная графика. На пятнадцати холстах мне захотелось изобразить портреты мужчин, вдохновлявших меня с детства: писателей, режиссеров, музыкантов. Так что сейчас в мастерской громоздился ряд холстов, готовых принять на себя удар.

При этом каждый раз, начиная работать над чем-то новым, я задавалась вопросом, для чего я это делаю? Потому что от ответа должен был зависеть результат. Но обычно я просто погружалась в рисование, рассуждая на интересные для меня темы, совсем забыв о необходимости оправданного итога. Возможно, в этом процессе и заключался смысл, а может быть, наоборот, смысла не было вовсе. Но остановиться я не могла.

На мольберте был начал портрет Тома Уэйтса – максимально фактурного мужчины, которого было так приятно рисовать, потому что практически невозможно было испортить. Пожалуй, это было проектом влияний: все эти образы рисовали в моем сознании новые миры. Казалось, что произведения каждого из этих персонажей слепили меня такой, какой я теперь стала – каждый своим мотивом, картиной или полотном заложил кирпич в фундамент моей личности. Все эти влияния вместе сходились лишь в одной точке – во мне.

Графика всегда привлекала меня больше: мне казалось, будто контрастно белые и черные линии и пятна могли говорить на любом языке на любую тему. Аскеза палитры как будто давала шанс зрителю представить любой цвет на его вкус: в зависимости от его прошлого, предпочтений, привычек и убеждений. Добавление цвета или живопись всегда казались мне невероятно беспардонным образом навязать рецепиенту свою жизнь, бескомпромиссно покрасить небо в синий, а траву в зеленый. Но кто на самом деле знает, какого они цвета? Кто на самом деле знает, как светится кожа влюбленного человека и как гаснет взгляд у опустошенного? Я не хотела никому ничего навязывать – так же, как деревья за окном, устремившие угольно-черные ветви к бесцветному небу, я хотела заложить в работы все времена года. Поэтому чёрный – всегда однозначен. Поэтому палитра М. была так близка мне по духу.

Я хотела бы рисовать его самого: смотреть на угловатые плечи, острые скулы, в холодные глаза. Смотреть часами, как на пейзаж за окном, и рисовать. Бесконечно, в любых ракурсах, любыми материалами, в собственных мыслях. Рисовать и никому не показывать, оставить десятки его портретов своей сокровенной тайной. Наверное, стоило предложить ему позировать мне – но это могло показаться слишком декадентской просьбой. Точно я из прошлого столетия.

Зазвонил телефон, вытащив меня из вязкого потока мыслей. Звонили из галереи, куда я отправила запрос – хотела организовать свою выставку. Я уже давно этого не делала, а новая серия была отличным поводом.

– Добрый день, – произнес торопливый, но четкий женский голос в трубке.

– Да, здравствуйте, А., – ответила я, пытаясь очнуться.

– Мы с вами хотели договориться о встрече, что скажете насчет сегодня?

– Отлично, в котором часу? – пришлось оживиться мне, сегодня был свободный день, но не стоило упускать возможности использовать его с толком. Я и так уже три часа потратила на созерцание осеннего пейзажа за окном.

– Я буду в галерее к пяти часам и уйду в восемь, подходите в любое время!

– Хорошо, спасибо!

– До встречи, – ответила А. и повесила трубку прежде, чем я успела попрощаться в ответ.

Через два часа я поднималась на пятый этаж пыльного особняка в самом центре города. Галерея представляла собой несколько длинных залов и пару небольших комнат для сотрудников. Также в планировку гармонично вписывалась кухня-студия, куда меня и проводили для встречи с куратором пространства.

У А. были каштановые, стильно подстриженные волосы, яркие брови и надменный, оценивающий взгляд. Я еще раз подумала о том, что по рабочим вопросам мне, отчего-то, почти всегда приходилось иметь дело с женщинами. А. поднялась из-за стола:

– Привет! Налить тебе чего-нибудь? – внезапно перешла она на «ты» – Кофе, чай, кальвадос?

– Чай был бы в самый раз, – улыбнулась я, – хотя, кальвадос, конечно, звучит соблазнительней.

А. налила мне кипятка и, небрежно бросив туда пакетик, передала мне прозрачную чашку. В её манерах было что-то мужское, какая-то торопливая четкость движений: будто у нее была расписана каждая секунда и болтать по пустякам она не намерена.

– Итак! Я посмотрела твои работы, можно уже на «ты», да?

– Конечно, – кивнула я, внутренне скривившись: я не терпела таких фамильярностей.

– Огонь, конечно! Это огонь! Какие даты тебя устроят?

Я, признаться, не ожидала, что мы бросимся сразу в пламя сражения. Кроме того, внутренне я наткнулась на мысль, что задуманная серия вылилась в результат. Неужели я рисовала работы только для того, чтобы открыть выставку? Возможно эти портреты были всего лишь упражнением в рисовании и экспонировании? Я отмахнулась от этой мысли, постаравшись сконцентрироваться на вопросе:

– Кхм, пожалуй, апрель был бы идеален.

– Отлично, у нас как раз там есть пара свободных недель! – А. говорила так быстро, что едва ли можно было вставить хоть слово. – Ты мега-адекватный художник! Обычно все говорят, мол, нам надо открыться в понедельник! Черта с два! У нас все расписано на полгода вперед! Что там на полгода, я уже знаю, какая выставка будет в декабре будущего года! Знаешь У.? Вот, он, конечно, нереально крут – и я ужасно обрадовалась, когда он выбрал нас для своего будущего проекта!