Софья Мироедова - Сегодня я рисую треугольник

Через секунду я пришла в себя и постаралась перевести разговор в более подобающее русло – начала описывать пластинки, которые удалось найти. Так мы дошли до ближайшего к моему дому метро и попрощались. Мне было уже известно, что, придя домой и открыв ноутбук, я найду его сообщение: ссылки на галереи, книги, о которых мы беседовали, просто аудиозапись или банальную благодарность за вечер. Следовало оставаться в рамках приличия: ведь мы по-прежнему были на «вы».

Мучением был факт, что на следующий день нам нужно было встретиться вновь: уже в студии и по рабочим вопросам. Я взяла себя в руки, мысленно перелистала в памяти страницы последнего романа с мужчиной, бесконечно привлекательнее и изысканнее М., архитектором и авантюристом. Эти мысли напомнили мне, насколько ожидаемым было мое разочарование в том мужчине – вся наша связь основывалась на моем подсознательном желании дать ему шанс: не судить слишком рано, не требовать слишком много; принять чужие ценности и убеждения, постараться поверить его идеалам. Ничего не вышло, моя любовь к свободе и искренности взяла верх. Поэтому едва ли мысли о последних отношениях могли переключить мое внимание, так беспардонно украденное мутно-голубыми глазами.

Встряхнувшись и выпив чая покрепче, я напряженно ждала, застыв перед компьютером в нашей студии. Ж. болтала с кем-то по телефону, беззаботно хохоча, наш дизайнер складывал вещи, всем видом намекая, что в его присутствии на встрече нет никакой необходимости. Мне было сложно возражать, но невыносимо хотелось, чтобы кроме Ж. и дизайнера на встречу пришел еще целый полк, чтобы отгородить меня от этих настойчивых глаз, постоянно старающихся поймать мой взгляд. Я сидела прямо и смотрела на свои руки. Сейчас они держались за столешницу, точно без этой поддержки я рухнула бы без чувств. Пальцы побелели, на и без того худых кистях контрастно выделились кости и суставы. Я смотрела на свои руки, но вспоминала тепло и ток его прикосновений. Наверное, я так и захлебнулась бы этим воспоминанием, если бы не зазвенел колокольчик, возвещающий о новом посетителе. Не сводя глаз со своих кистей, я уже знала, кто пришёл. Я уже чувствовала на себе обжигающий взгляд тех самых светлых, пристальных, широко посаженых глаз.

– Добрый день, – разрезал воздух звук его голоса, того самого голоса, что несколько месяцев назад появился в моей телефонной трубке. Голоса, так идеально подходившего этим глазам.

– Добрый, – постаравшись придать своему лицу вид доброжелательный, но в то же время безразличный, сказала я.

– Я немного раньше, это не страшно? – спросил М., машинально посмотрев на запястье, хотя часов он не носил.

– Конечно, не страшно, проходите, – я сделала усилие, сравнимое с восстанием из мертвых, чтобы подняться из-за стола и пригласить его в переговорную. – Как ваш день?

– Признаться, он только начался, так что у него еще есть все шансы, – ответил он, стягивая черное пальто. Его комментарий заставил меня улыбнуться: после нашей вчерашней встречи я не могла уснуть до пяти утра и сама поднялась на ноги не так давно. Стоит ли упоминать, что в нашей общей бессоннице мы не упустили шанса продолжить общение в переписке. Я понимающе улыбнулась и кивнула.

– Чай или кофе? – спросила я, вспомнив, что галеристка А. добавила к списку кальвадос.

– Кофе, если можно.

Я схватилась за этот «кофе» как за спасательный круг.

– Сейчас принесу! Ж. пока посвятит вас в детали! – она как раз подошла с папкой пробных оттисков.

Пожалуй, слишком резко развернувшись, я не менее резко кинулась на нашу крошечную кухню к кофемашине. Эти спасительные несколько минут можно было тяжело дышать и уговаривать себя, что я всего лишь немного помешалась, это пройдет так же быстро, как симпатия в школьном летнем лагере. Но дрожащие руки не давали себя обманывать, я попала серьезно. Было совершенно не ясно, по какой причине и насколько.

– Ваш кофе, – поставила я чашку на стеклянный стол перед М. – Ж., прости, может быть тебе тоже что-то принести? – в надежде посмотрела я на коллегу.

– Нет, спасибо. Я уже выпила столько чая, что в меня едва ли поместится обед.

Я пожала плечами и облокотилась на стол, заглянув в образцы, разложенные перед нашим клиентом. Он взял чашку и отпил большой глоток – так, словно последние десять лет его мучила жажда. Потом скользнул свободной рукой по эскизам: его худые длинные пальцы перемещались с одного листа на другой, при этом он явно что-то объяснял, но я ничего не слышала. В голове просто стоял гул его голоса, точно все слова слились в один поток.

В напряженном обсуждении прошло еще полчаса. Удивительно, во время вчерашней прогулки мне казалось, что мы близки настолько, что могли бы просто молчать и нам было бы хорошо. Я чувствовала себя просто и защищенно, не было ни намека на тревогу. До тех пор, пока он не коснулся меня своими бледными тонкими ладонями. Почти женственными, но при этом едва ли я видела более мужественные руки. С вычерченными сухожилиями, проступившими крупными венами, узловатыми суставами. И до настоящего момента напряжение этого прикосновения не давало мне покоя. Такое тонкое ощущение абсолютного понимания и родства теперь скрылось за оглушительным электрическим воем. Как в июльский полдень гудят на солнце линии электропередач, так сейчас гудело в моей голове.

– Хочется раскрыть им глаза на весь горизонт музыкальных стилей, хочется верить, что все можно изменить! Что вся эта масса поймет, что есть что-то большее, чем музыка в маршрутке, – говорил М. В его голосе была уверенность и нотки обиды. При этом он говорил без вызова, а как бы просто констатируя факты. Я кивала, потому что ровно те же мысли посещали меня во время рассуждений об искусстве. Внутренне содрогнувшись масштабу его замашки, я тяжело вздохнула: мне тоже хотелось верить. Может быть, это и было у нас общего – идеалистическое представление об обществе?

– Да! – широко улыбалась Ж. – Поэтому мы выбрали яркий акцент, чтобы привлечь внимание! Сперва мы хотели построить всю визуальную концепцию на черных и серых тонах, – посмотрела она на меня, – но потом пришли к выводу, что яркий акцент просто необходим! Ведь мы же общаемся с широкой публикой! Конечно, если бы мы делали проект для себя, графитового было бы вполне достаточно!

– К сожалению, это правда, – неожиданно разочарованно произнесла я вслух свои мысли. – Но ведь и лейбл вы открываете не для того, чтобы разориться на постройке идеала?

М. молча посмотрел на меня – разоряться он явно не хотел. Похоже, я наткнулась на больную тему.

– Хотелось бы совместить, – ответил он, отведя холодный взгляд. – Вы вот в своей студии ведь делаете клиентские работы, но при этом выражаете свои идеалы. Вы читаете лекции по искусству ведь не просто так, а с тем же посылом, что и я – вы просвещаете массы.