Владимир Савич - Арфио. Все или ничего…

– Совершенно так.

– Очень рада, – Татьяна Алексеевна, убрала из голоса командные звуки, и протянула

руку.

Яблонский поцеловал ей руку и сказал, протягивая ей торт и цветы:

– Это вам.

– Ой, спасибо! – Теперь в голосе Татьяны Алексеевны звучало только очарование. —

Ой, спасибо. Это так трогательно.

И она сунула свой нос в скромный пахнущий весной букетик.

– Скажите, куда я могу это определить? – Расстегивая куртку, спросил Яблонский.

– Вешайте вот сюда на полку. Давайте я вам помогу.

Татьяна Алексеевна бросилась, помогать Яблонскому. Вешая куртку на крючок, она неожиданно поинтересовалась.

Вопрос этот чрезвычайно удивил Яблонского. Ибо обычно при первых знакомствах спрашивают: о погоде, здоровье, и прочих пустяках.

– Катя, говорила, что вы вчера ходили с ней на новый фильм Арсеньева?

– Да.

– И как вам?

– Катя, говорила, что вы трепетно относитесь к этому режиссеру. Я слышал, вы называете его – «нашем всем».

Яблонский очаровательно улыбнулся.

– Ну, я ей задам, – погрозила пальцем в сторону кухни, Татьяна Алексеевна. – Вот только закончит свою тушеную утку.

И задам!

– А я стану на ее защиту. – Яблонский демонстративно напряг свои внушительные мышцы.

– Ну, с таким богатырем мне не справиться.

– Справитесь, ибо на самом деле я очень мягкий и послушный человек.

– Правда?

– Истинная. – Театрально потупив голову, смиренно произнес Яблонский.

– О, да вы актер! Тогда скажите мне как актер, как вам Арсеньевский фильм? Потому что я его еще не смотрела.

– Посмею с вами не согласиться.

– В чем?

– В том, что это «наше все»

– Вот как! Почему?

– Потому что в «нашем всем» чувствуется присутствие не нашего, а западного артхауза.

– Вот как. – Татьяна Алексеевна с нескрываемым интересом взглянула на Яблонского. – Ну, что ж насчет, влияния западного кино на Арсеньева, вы, безусловно, правы. Но меня интересует и еще кое- что…

Татьяна Дмитриевна замолчала.

– Так что же вас интересует? – Вернул, даму к разговору Яблонский. – Спрашивайте, я с удовольствие вам отвечу.

Татьяна Алексеевна заговорила, поглядывая в направлении кухни, страстным полушепотом:

– Скажите, Дмитрий у вас с Катей – серьезно. Ваши отношения с ней, я имею в виду?

– Я…

Татьяна Алексеевна не дала Яблонскому высказаться.

– Она, так много мне о вас рассказывала и с таким упоением. Мне, кажется, что она вас очень, очень, до умопомраченья любит. Понимаете – любит!

Татьяна Алексеевна замолчала и вновь страстным полушепотом продолжила:

– Меня это беспокоит. Не перебивайте меня. – Заметив, что Яблонский хочет что-то возразить. – Не перебивайте. У меня не так много времени. Так вот меня это беспокоит. Я поясню. Вы красивый молодой человек, а она, скажем так, далеко не красавица. Вы поиграете с ней и бросите, а у нее больное сердце. Врожденный порок.

«Вот это номер. – Изумился Яблонский – Этого нам только не хватало»

– Ваш обман может убить ее, а вместе с ней и меня. Ведь она единственный родной мне человек. Скажите, ваши чувства к Кате такие же искренние, как и ее к вам? Вы любите ее? Скажите мне честно!? Потому что, если вы просто хотите поиграть с моей дочерью, то уходите прямо сейчас. Потому что потом будет поздно…

Яблонский стоял и, хлопая глазами, слушал жаркий полушепот Катиной матери. Его коробило, этот просительный тон, направленный к незнакомому, впервые увиденному человеку. Раздражал ее выпытывающий взгляд. Во всем этом была не соответствующая этой умной, образованной женщине дикость, которая присуща разве только какой-нибудь безграмотной бабе. Но, с другой стороны, она мать. Она заботится не только о ней, но и о себе. Ведь она сказала, что она без нее умрет, а разве с такой должностью, положением в обществе, квартирой и шикарной библиотекой охота умирать – нет!

– Если же у вас серьезные намерения, то пообещайте мне прямо сейчас и здесь, что никогда не бросите ее. Пообещайте и все, что я имею в своей жизни, все это будет вашим с Катей. Я оставлю вам эту квартиру, машину, дачу у меня прекрасная библиотека.

«Вот это уже интересно, – улыбнулся в душе Яблонский. – Библиотека это то, что нам нужно»

– Мне ничего не нужно. Мне только надо, чтобы моя дочь была счастлива. Понимаете?

– Понимаю.

– Вы обещаете, что сделаете ее счастливой. Вы обещаете мне это?

– Я всегда думал, что счастье – категория абстрактная. – улыбнулся Григорий.

– Счастье – это категория человеческих отношений! Так вы обещаете мне сделать ее счастливой.

– Об…

Яблонский не договорил, поскольку из кухни вышла Катя:

– А о чем это вы здесь шушукаетесь?

– Да, вот я говорю, чтобы, Дмитрий, не снимал обувь, а он упирается. – Татьяна Алексеевна вернулась к бойкой речи, в которой легко угадывался преподаватель университета. – Вот я ему и подбираю тапочки. Ну, как попробуйте вот эти?

Татьяна Алексеевна вытащила из полки вельветовые тапочки.

– Может быть, эти подойдут?

«Вот конспиратор. Как она ловко выкрутилась» Подумал Яблонский, натягивая на ногу тапочек.

– Вы знаете, самый раз! – Радостно воскликнул Григорий. – Как будто на меня шились!

– Ну, замечательно. Кстати, я даже не знаю, откуда они взялись. Я их впервые вижу! Прямо мистика, какая-то.

– Мама у тебя всегда и во всем мистика. Как только тебя доверили научный атеизм!?

– Мистицизм, – ответила, направляясь на кухню, Татьяна Алексеевна, – не имеет ничего общего с религией.

– Да, а вот Дмитрий, говорит, что мистицизм это первый шаг к религии.

– Шаг, да, но не религия! – Преподавательским тоном, ответила на это замечание

Татьяна Алексеевна и скрылась на кухне.

Оттуда донеся звон бокалов, вилок и ножей.

– Ну, здравствуй, это я. – Пропел строчку из песни, Яблонский. – Правильно я пою?

– Что значит правильно?

– Ну, не путаю слова. Как в прошлый раз… в пять часов у Никитских ворот?

– Нет, – Катя припала головой к груди Яблонского, – Не путаешь.

– Ну, вот и отлично, – Яблонский подул на причудливый завиток Катиных волос. – Поцелуемся?

– Неудобно. Мама дома.

– У тебя мировая мама! – Фразой из кинохита ответил Яблонский.

– Ну, только если так. – Улыбнулась Катя и привстав на цыпочки, подставила

Яблонскому свои, чуть тронутые неяркой помадой, губы.

– Ну, целуй. Я обожаю с тобой целоваться!

Молодые люди слились в страстном поцелуе. Через два дня Яблонский явился в квартиру с фальшивкой, которую и поставил на место оригинала.

Вот такая вкратце история. – Поставил точку в своем рассказе Яблонский.

– История не сказать, что впечатляющая. – Произнес, зевнув, ректор. – И явно не достойная пера…

– Но триппера?

– Не пошлите, – поморщился Дмитрий Алексеевич, – дорогой мой, это вам не к лицу.