Владимир Савич - Арфио. Все или ничего…

Яблонский резко встал со своего стула и дерзко заявил:

– Нет, это не одно и тоже.

– Что вы имеете в виду, товарищ, не знаю вашей фамилии. – Привстав со своего стула, спросил Быльников.

– Яблонский моя фамилия. – Представился Григорий и, не дав секретарю вставить слово, продолжил. – Я говорю, что критика и очернительство не одно и тоже. Я знаю суть этого конфликта. Знаю, что Смеляков, критиковал Николая Ивановича! Но кто сказал, что этого делать нельзя? Можно и нужно! Поскольку критика есть тот мотор, что толкает прогресс и науку вперед. Без здоровой критики общество, а уж тем более, научное общество превратиться в болото…

Яблонский говорил долго и страстно. Он называл имена ученных и политиков. Ловко жонглировал цитатами классиков марксизма и вернул даже одно высказывание из Эммануила Канта.

Выступление Григория Яблонского походило скорей на съемки, какого-то обреченного долго лежать на полке, художественного фильма.

Собрание оживилось. Только что спавшие комсомольцы, вдруг резво, перебивая

друг друга, заговорили. Кто-то рвался к микрофону. Кто-то кричал, забравшись на спинку стула. Секретаря вытолкнули из президиума. Президиумный стол завалили на бок. Красная, сброшенная со стола, скатерть напоминал лужу крови.

– Товарищи! Товарищи! – Безнадежно требовал Быльников. – Соблюдайте регламент. Но его никто не слушал. Все превратилось в сплошной шум и рев – угрожающий

смести все на своем пути.

Наконец, все высказались, устали, градус спора упал до нулевой отметки, в зале наступила тишина.

Секретарь А. Быльников поправил галстук. Застегнул пуговицы на жилете

«польской тройки» и, выпив полный до краев стакан воды, и сказал, вытирая платком мокрые губы:

– И какое решение мы вынесем по второму вопросу? Предлагайте.

– Да, влепить ему общественное порицание – предложил визгливый женский голос, —

и по домам!

– Правильно. – Поддержал ее стройный гул молодых здоровых глоток. – Домой! Домой!

– Кто за то, что бы поставить на вид товарищу Смелякову его поведение, прошу поднять руки.

Зал дружно взметнул, к огромной хрустальной люстре, что висела на потолке, свои молодые крепкие руки.

– Кто против?

Яблонский встал с места:

– Я против.

– Так и запишем. Один против. Товарищ… Секретарь почесал затылок, – повторите вашу фамилию и имя отчество.

– Яблонский Григорий Ильич.

– Прекрасно, Григорий Ильич, так и занесем в протокол. Против Яблонский Г. И. На этом, товарищи, собрание объявляется закрытым.

И в туже минуту члены ВЛКСМ, что табун молодых жеребят, толкая друг – друга, подкалывая и хохоча над собственными шутками, помчались на всех парах к выходу.

– А вы, товарищ Яблонский, – перекрикивая толпу, обратился к Григорию секретарь,

– задержитесь на минуточку.

Когда все вышли, Григорий встал с кресла и направился в президиум. Ни секретаря, ни членов там уже не было. Точнее, остался только один член, но назвать членом высокую белокурую сероглазую красавицу… да отсохнет тому язык.

Яблонский, как только вошел в зал, еще перед началом собрания, так сразу положил на нее глаз.

Красавица, складывая красную пострадавшую от коротко восстания простынь, отрекомендовалась:

– Татьяна Алькова.

«Татьяна, как мою несостоявшуюся тещу. Подумал Яблонский. Сейчас начнет размазывать меня по стенке. Такая может…»

– Это я попросила секретаря вас задержать. Простите, как вас зовут?

– Григорий Яблонский.

– Очень приятно. – Девушка протянула руку и эротично улыбнулась. Она вообще была весьма эротична и скорей напоминала девушку с обложки «Playboy», чем члена президиума комсомольской ячейки НИИ.

– Я вот, что хотела сказать, Григорий. Вы молодчина. Честное слово, умница. Здорово выступили. Расшевелили наше болото, а то ведь все приходят на собрание не поговорить, не обсудить, а только для галочки. Я рада, что в нашем коллективе будет работать такой смелый товарищ.

– Ну, зачем же так официально, товарищ. – Улыбнулся Яблонский. – Можно просто

Григорий, или еще проще Гоша.

– Ну, что ж, – засмеялась девушка, можно и просто Гоша. – Только вы уж меня тоже называйте просто Тата.

– Какое прекрасное имя Тата. Поэтическое и очень музыкальное.

– Ну, так уж и музыкальное. – Девушка взяла в руки элегантную сумочку. – Вы не торопитесь – нет? Тогда давайте немного пройдемся и поговорим о жизни нашей комсомольской организации.

Яблонский хотел, было предложить другую тему разговора, но девушка была настроена явно на деловой лад, поэтому он решил:

«Пусть будем, как она хочет. Начнем о жизни комсомола, а там глядишь выйдем и личные проблемы»

.Вы не против?

– Разумеется, нет.

– В таком случае вперед. Девушка указала на дверь.

Молодые люди вышли в вестибюль. Спустились на первый этаж и, предъявив свои удостоверения дежурному вахтеру, вышли на улицу.

Верхушки деревьев были окрашены в теплые золотистые тона, а у их подножья лежали фиолетовые тени.

День близился к концу.

– Вам, в какую сторону. – Подставляя девушке свой локоть, поинтересовался

Яблонский.

– В сторону солнца. – Ответила девушка.

– Ну, солнца так солнца.

И они неспешно пошли по широкому проспекту.

– …Вы абсолютно правы, Григорий, утверждая сегодня о затхлости и без интересности нашей комсомольской жизни. Я согласна, ее нужно оживить, но каким образом? Сверху нам спускают скучнейшие резолюции и требуют их выполнения. Личная инициатива не поощряется. Наше мнение игнорируется. Секретарь комячейки – скучнейшая личность плюс оголтелый карьерист!…

– Значит нужно бороться и с секретарем, и с резолюциями и с теми, кто их спускает!

– Бороться с верхами? Ну, это уж, пожалуй, слишком…

– Я же не предлагаю их свергать. – Яблонский сверкнул обаятельной улыбкой. – Я предлагаю только реформировать отношения между верхами и низами. И в этом ничего страшного нет. Напротив – этого требует время.

– Так уж и время?

– Да, да, да. Вы оглянитесь вокруг. Того нет. Этого нет. Это нельзя. Это не разрешено. И было бы, что-то действительно важное, стоящее, а то ведь нет чего? Да элементарных ботинок. В космос, что день запускаем ракеты, а колбасы в магазине нет.

Тата неодобрительно хмыкнула:

– Колбаса – это как-то мелко.

– Это не мелко, а необходимо. Впрочем, Бог с ней с колбасой. Возьмем книги, кино,

театр…

Ведь то, что нам можно читать, смотреть, да и о чем думать, решают за нас. То есть, как вы выразились, спускают сверху. Разве это нормально?

Ненормально! Жизнь требует перемен! И они наступят. И очень скоро. Вот увидите! Яблонский говорил смело, горячо, зажигательно.

– Все, это очень интересно и мне не хотелось бы прерывать это разговор. Может, продолжим его за чашкой чая? Поскольку я уже пришла. Вот мой дом.