Александр Ольшанский - Рашен Баб. Три коротких романа

Она звонила в больницу, милицию, ЗАГС, а директору совхоза – насчёт бортовой машины. Потом опять в больницу, доказывая им, что во вскрытии нет никакого смысла, вам, мол, делать больше нечего, как кромсать старушек, вы и меня, наверное, когда умру, искромсаете? На вскрытии настаивает милиция? Анна Иоановна звонила участковому, кричала ему, что они инкубаторские, племянница родила, а бабушка Богу душу отдала. Да, Иван Максимович, они о жизни никакого представления не имеют, не то, что о смерти! Что вы, Иван Максимович, что вы… Да вы что?! Это вы меня разыграть решили, не иначе. Не верю!.. Да, да… Если уж такой порядок, то тут ничего не попишешь… Заходи, Иван Максимович, давненько не виделись…

– Фу-у, – Анна Иоановна бросила трубку. – Дорогой Валентин Иванович, ещё вчера следовало отправить тело в морг… Хотя, до этого ли вам было… Значит, так: сейчас за телом приедут. К концу дня, дай Бог, получите заключение и потом с её паспортом поедете в ЗАГС за свидетельством. Так что похороны завтра, не раньше. Насчёт бортовой машины я договорилась. Теперь скажите мне честно, как сказали бы, извините, родной матери: сколько у вас денег, они вообще есть у вас?

Валентин Иванович сжал губы, потому что родной матери он ничего бы не сказал, но не стал уточнять это обстоятельство, пересилил себя:

– У меня почти триста тысяч, у Лены сто пятьдесят.

– Что у Лены – это не в счёт. На старые – это чуть больше тридцати рублей. И на похороны, и на крестины, – помрачнела Анна Иоановна, потом решительно подошла к сейфу и выложила перед Валентином Ивановичем ещё триста тысяч. – Возьмите, потом напишете заявление о материальной помощи. У школы больше нет, дома у меня – тоже, а эти я держала на самый крайний случай.

– Анна Ивановна, я не могу взять последние деньги, – заявил он и сделал два шага назад от стола.

– Знаете что?! – заорала она вдруг, покрываясь красными пятнами. – Он ещё кочевряжится! Берите! – она схватила бумажки и воткнула их в нагрудный карман пиджака. – И выметайтесь отсюда! Нет, постойте, пойдём вместе на торжественную линейку.

– Извините, Анна Ивановна.

– Вот-вот, теперь – извините, – она достала пудреницу и принялась запудривать красные пятна. – А где мне нервов на вас набраться? Ещё не начинался учебный год, а нервы уже – ни к чёрту. Впрочем, они давно уже такие… Не обижайтесь на меня, старуху, только откуда вы берётесь на мою голову такие: что учителя, что ученики… Ну, настроение, настроение! – убеждала она себя, закрыв глаза. – Пойдёмте!

Дальнейшее Валентин Иванович воспринимал как во сне. Вроде бы ему солнце било в глаза, когда он стоял на крыльце с педагогами, представителями власти и общественности, вроде бы ему маленькая, востроносенькая дама в больших дымчатых очках язвительно заявила: «Наконец-то мы имеем честь видеть вас». Из чего следовало, что это завуч Лилия Семёновна, «гадюка». Рита показала глазами на неё и взглядом сказала: «Слыхал? Я тебя предупреждала!..»

Он почему-то очень отстранённо видел внизу школьников, стоящих не по классам, а толпой, в которой находились и две племянницы «кабана», глазели на него нагло и при этом презрительно лыбились. Откуда-то издалека доносился сильный и торжественный глас Анны Ивановны, разносящий по округе положенные по такому поводу слова и поздравления, и словно не он, а другой Валентин Иванович думал: «В самом деле, мы – инкубаторские, ничего в жизни не понимаем, а тем более в смерти…»

Потом, кажется, Анна Иоановна стала представлять его персону. Говорила о том, что он окончил институт и аспирантуру, что он молодой учёный, и Стюрвищи ещё будут гордиться, когда он станет академиком. Валентин Иванович приехал вместе с женой, тоже учительницей, однако, Елена Дмитриевна отсутствует по весьма уважительной причине: вчера, первого сентября, у них родился мальчик. Как вы его назвали?

– Алёшей, – ответил он, разомкнув чужие, неподатливые губы.

– Поприветствуем Валентина Ивановича и поздравим его! – воскликнула Анна Иоановна и первая захлопала. – Девушки, цветы молодому учителю и молодому папе!

Его окружили старшеклассницы, завалили цветами. Подошли и племянницы. Подождав, пока они не останутся втроём, сказали:

– О вчерашнем забудь, учитель. Не то… Дядя заставит замолчать. Навеки…

И тут Валентин Иванович словно пришёл в себя. Сознание стало ясным, и теперь не тот прежний, а другой, подлинный Валентин Иванович, закипел от негодования, но сдержался, процедил сквозь зубы:

– Как-нибудь обойдусь без советов разных поблядюжек…

– Ну-ну, – ответили они и опять заулыбались.

– Теперь мы знаем имя ученика, который через семь лет придёт к нам в первый класс. Его зовут Алёша! – продолжала Анна Иоановна. – Он будет стоять там, где сейчас стоят дорогие наши мальчики и девочки, которые сегодня впервые пришли в школу. Дай Бог, чтобы было так всегда, – голос у неё дрогнул, нервы опять не выдержали, и на глазах Анны Ивановны засверкали слёзы. – Теперь выпускники берут за руку наших самых младшеньких и ведут на первый урок в их жизни.

Зазвенел школьный звонок, заиграла музыка, все аплодировали. Растерянные детишки доверчиво совали ладошки дядям и тётям, которые, оказывается, тоже учились в школе. В том числе и племянницам, которые, повиливая бёдрами в тугих джинсах, повели девочек в местный храм знаний. «Это не фантасмагория, это, Валентин Иванович, сегодняшняя жизнь», – мысленно сказал он сам себе.

Сентябрь выдался тёплым, тихим и солнечным. Здешние места всё больше нравились Валентину Ивановичу, и он теперь не испытывал особого затруднения, когда приходилось ему говорить «у нас, в Стюрвищах». После похорон он и Рита устроили генеральную уборку в доме: выбросили всякий хлам, скоблили, мыли, проветривали. Он подновил глиняным раствором печь, а сестрёнка где-то раздобыла известь и побелила её. На окна повесила новые занавески. Валентин Иванович сделал зыбку – вложил в неё всё своё умение, всю душу, повесил не на крюк несчастной Дуни, который он выкрутил, дырку забил и место застрогал, а на новый и в новом месте, рядом с их кроватью. Зыбка осветила дом тёплым медовым светом. Она, украшенная резьбой, розетками, изображающими лучистые солнышки, которым надлежало по замыслу мастера освещать и согревать жизнь Алёши, стала как бы центром их маленького мироздания.

– Голь на выдумки хитра, ох и хитра! – восхищалась Рита, довольная тем, что к появлению в жилище младенца они сделали всё необходимое и в лучшем виде.

Ночью Валентин Иванович проснулся от настойчивого стука в дверь. «Эй вы, сонные тетери, открывайте брату двери!» – доносилось с крыльца. «Сергей?!» – мелькнула догадка, и точно – это был он. Ввалился в дом вместе с облаком запаха солярки, шумный, поскольку родной сестры и родного племянника тут ещё не было. Приехал на КамАЗе – напросился в такой рейс, чтобы можно было заехать в Стюрвищи.