Николай Удальцов - Бешеный волк (сборник)

Члены суда сидели молча.

Целековская внесла этот пункт в протокол и взглянула на Хаесову:

«Дура, ты, и есть дура. Интересно, как бы назвал меня муж, если бы я написала на него в суд? Да и Игорешка наш, у тебя вечно какой-то неухоженный. Если бы я своего выпустила бы из дома в костюме и в сандалиях – мне бы только такое название и носить…»

Смирнов откровенно скучал:

«Дура. Подумаешь – дура. Да если бы моя на меня за каждую дуру телеги катала, я бы из судов не вылезал. Мало он тебя еще дурой назвал…»

Медведева была не довольна обоими Хаесовами:

«Родную жену – дурой… Уму непостижимо. Как только после этого можно с ним находиться в одном доме? Ты, голубушка, тоже хороша: «двенадцатого и восемнадцатого», – писала бы: «систематически»…»

Сергеев вздохнул про себя:

«Дура… Неизвестно, кто большая дура. Ты, или мы – что сидим и твои глупости выслушиваем…»

– …Но не только этими словами обзывал инженер Хаесов свою жену, – на некоторое время Меньшиков оторвался от бумаги и говорил своими словами. При этом он успевал бросить быстрый взгляд на директора. Но пока на лице того не появилось никакой реакции. Трудно быть самим собой и говорить то, что думаешь, если не знаешь, чего ждет от тебя начальство, – Однажды Хаесов употребил выражение, которое я даже не решаюсь привести.

– Приводите, – раздались голоса из зала.

– Приводите.

– Все свои. Приводите…

И так далее.

– Вы позволите, Галина Владимировна? – спросил Меньшиков, глядя при этом, почему-то, на директора.

– Говорите, – жена инженера Хаесова произнесла это слово не разжимая губ. Жестко, как произносят приговор.

– Он назвал жену… сукой.

«Ничего, семейка, – это слово Целиковская решила не вписывать в протокол, – Мой бы за такие слова тут же получил бы сковородкой по башке…»

«Попалась, наверное, дура, под хмельную руку, – подумал Смирнов, – Или рубля пожалела на опохмелку. Не входят бабы в наше положение…»

«Да как он смел! – недовольство Медведевой перерастало в негодование, – Ну погоди, Хаесов!.. Вот ты какой, оказывается…»

«Браво, Игорек, – Сергеев был слегка озадачен, – Я и не знал, что тебе такие слова известны. Ты вырастешь в моих глазах…»

– …Далее, – Меньшиков вновь читал по бумажке, а его мозг работал параллельно. «Черт бы его побрал, – думал он, поглядывая на директора, – Сел не близко – значит, не очень интересуется. И не далеко – значит, не собирается уходить. Хоть бы реплику бросил», – Далее, гражданин Хаесов оскорблял свою жену не только словами, но и действием. Так, двадцать второго числа прошлого месяца он замахнулся на жену с явной целью ее ударить…

«Ого, тихоня… Но ничего бы с тобой, голубушка, не случилось. Мы бабы без палки, как без ласки…» – Целиковская так задумалась, что вписала слово «голубушка» в протокол. Лист украсило жирное синее пятно, которым она заштриховала «голубушку».

«Молодец, Хаюсина! – Смирнов аж пришлепнул ладонью по столу, – Врезал ей, значит. Точно, рубль пожалела, стерва…»

Сергеев улыбнулся:

«Гарик, я начинаю тебя уважать. Только как бы она тебя самого не перешибла. Женщина – ничего, крепенькая. И ножки. Интересно бы взглянуть на нее. Может попробовать, пригласить ее как-нибудь в мастерскую к Пантелею. Интересно, интересуется она живописью…»

«Мерзавец, – думала Медведева, – Какой подлец! Здесь не товарищеский суд нужен, а обыкновенный. Уголовный. И чтобы всыпал по первое число…»

– …Кроме того, – так, как директор никак не реагировал на пункты обвинения, Меньшиков решил махнуть на все рукой, и некоторое время читал, не оглядываясь на директора, – Гражданка Хаесова нам сообщает о других фактах, характеризующих моральное разложение гражданина Хаесова. Так, десятого числа Хаесов пришел домой в нетрезвом виде.

– Так, десятого, – раздалось из зала, – Аванс был

– Аванс не десятого, а восьмого, – строго проговорил Смирнов. Это было первое, что сказал кто-нибудь из членов суда, кроме председателя.

– Так, задержали…

– Задержали в этом месяце, а речь идет о прошлом, как я понимаю. В прошлом месяце аванс аккурат на пятницу пришелся.

Целиковская, продолжая вести протокол, бросила презрительный взгляд на жену инженера Хаесова:

«Да ты и впрямь – дура. Парня, который раз в жизни выпил, ты в суд тащишь. Твой аквариумами интересуется, а что бы ты делала, если бы он на рыбалку ездил. С последней рыбалки мой Митенька аж синий весь на такси прибыл – идти своими ногами не мог. Да еще спиннинг импортный потерял где-то…»

«Интересно, – размышлял Смирнов, – Красненькой пробавлялись, или с субботы беленькой затарились. С такого лопуха, как Хаес, станет на завтра оставлять. Да, нет. Наверное, все-таки красненькой. Да и много ли ему надо. Слабенький мужичек-то…»

«Ну, этому уже удивляться не приходится, – тихо кипела Медведева, – Человек, бьющий жену, естественно скатывается…»

Куда скатывается такой человек, Медведева не знала…

– Так ведь на свои, – крикнул кто-то из зала. – Деньги в семье должны быть общие, они принадлежат семье, – это был женский голос.

– …Здесь есть и об этом, – продолжал читать Меньшиков. Он уже был готов говорить дальше, но в это время в задних рядах возникло какое-то движение. Кто-то пытался пробраться к сцене по заставленному стульями проходу не большого конференц-зала. Наконец проход освободился, и к столу подошел старший инженер отдела силового оборудования Манушкевич.

– Извините, товарищи. Я назначен представителем месткома, но задержался. Заработался с отчетом. Извините…

– Вы не задержались. Вы – опоздали, – громко и сухо сказал директор.

«Не доволен. Значит, хочет, чтобы Хаесова взгрели, – пронеслось в голове у Меньшикова, – Наконец-то ясно…»

– …Продолжим, товарищи. На этом аморальные поступки Хаесова не заканчиваются, – в голосе Меньшикова отчетливо звучала стальная басовая струна, – Как сообщает нам гражданка Хаесова – Хаесов на неизвестные нужды изымал деньги из семейного бюджета, а так же, утаивал от жены часть зарплаты. Та, с последней получки он, так сказать, не додал жене пятнадцать рублей…

«Тихий Хаюсенок решил гульнуть на полтора червонца, – Целиковская скривила губы. Она вспомнила как не давно, в Ялте, полярный летчик с такой красивой фамилией, Корсаров, бросал на стол, что почти то же самое, что к ее ногам четвертные, один за другим. Коньяк и икра стоили дорого. А каким был рассвет на море, когда они купались обнаженными в парной воде… Кстати, надо будет потрясти слегка Митькины заначки. Оксана что-то говорила о японском зонтике…»

«Молодец, Хаес, – Смирнов даже крякнул от мужской солидарности, – Так этой стерве. Мало еще, что пятнадцать… Хотя, при твоей зарплате… Да, и не подхалтуриваешь ты…»