Ольга Покровская - Булочник и Весна

Утром на старовесенний холм налетел ветер: над головой хлопали невидимые полотнища, паруса гудели и рвались с мачт. А внизу, на территории спортивно-развлекательного комплекса, творилась небывалая суета.

«Дорогие гости… Мы рады… раз два три… Макс, подверни там!» – неслось из долины.

Я вышел на дорогу, ведущую вниз: над футуристическими вратами, открывавшими въезд на стоянку, зажглась приглушённая солнечным светом иллюминация. Пока я любовался, из гигантских динамиков, сотрясая землю, повалил гул барабанов.

Пульсация музыки подчиняла себе ритм сердца, как должна его подчинять, может, только молитва. Изо всех сил стараясь шагать не в такт, я пошёл было к дому, как вдруг увидел выбежавшую из своей калитки Ирину. Ветер раздул её непривычно короткие и яркие волосы. Цветком настурции она летела мне навстречу.

– Костя, это что у нас за светопреставление, не знаете?

– К открытию готовятся, – сказал я, глядя в её лицо и не находя в нём печали. Оно было оживлено, радостно.

– Ну и пускай! Не хочу даже думать! И вы не думайте! – решительно сказала Ирина. – Хотите, я вам лучше новости свои расскажу?

Невольно я задержал дыхание.

– Какие новости?

– На работу я выхожу, вот! – заулыбалась она. – Представляете?

– Как на работу? – опешил я.

– А вот так! Бог помог! – и взялась торопливо рассказывать. – Я думала сначала – уедем с Мишей в Горенки. Всё-таки там у меня тётя Надя, Олька, мамина могилка. Пошла бы вон хоть к нашему гончару в мастерскую! А потом чувствую – нет. Миша мне не простит, что я совсем уж в глушь его загнала – это раз. Да и потом, сама-то я что? Всё, отжила? И знаете, твёрдо так подумала: нужно найти работу!

Я молча созерцал взрыв Ирининой эмансипации.

– И что же вы думаете? – продолжала она. – Собралась духом, поехала вчера с Колей и Мишей – до городка. Думаю – пойду поспрашиваю. А что – за спрос-то денег не берут! Походила там и сям – ничего. А потом в торговом центре, новом, который на площади, вижу – закуток с народным промыслом. Там у них лён, шали, шкатулочки! Спрашиваю у продавщицы, приятной такой: кто у них тут главный? Она смеётся: я, говорит, она самая и есть. Ну я ей напрямик, что, мол, ищу работу как раз по этой части. Хотя опыта у меня нет, но я художник потомственный, мол, так и так – я бы так вам всё хорошо расторговала, поскольку ремёсла с детства знаю, люблю. А она головой качает: ну надо же, говорит! А у меня девочка уволилась – вот сама стою. Давай, говорит, попробуй! А? Как вам? Это же Бог послал! Разве бы кто меня без опыта взял? Как-то я ей просто приглянулась! Мишу в дом творчества после школы отдам – а вечером вместе домой на автобусе. Представляете, будем сами!

– Женщины, рвущиеся к независимости, делают мужчин совершенно одинокими существами… – буркнул я.

– Это кого же я сделала совершенно одиноким существом? – изумилась Ирина. – Николая Андреича? Или, может, Петю?

– Да обоих!

Ирина поглядела на меня удивлённо и вдруг рассмеялась – так хорошо, весело, что я мигом утратил обвинительный пафос.

– Ох, Костя! – сказала она. – Ничего-то вы не понимаете в женской судьбе! А я так рада, что хоть, может, буду сама себя кормить! А то что это за жизнь – передают, как канарейку, из одних добрых рук в другие добрые руки. Да и вообще за Петю меня в Божьем царстве не похвалят!

– А вам главное, чтоб похвалили?

– Да нет, конечно, – сказала она, подумав. – Конечно, нет! Погодите, вот я на ноги встану – я ещё всех вас выручу! – и улыбнулась.

Тут порыв южного ветра пронёсся сквозь нас табуном. Раздул Иринину шаль, взлохматил голову, и я заметил, что апельсиновая краска поблёкла у корней – медленно, по сантиметру, к Ирининым волосам возвращался цвет ветвей придорожной ивы.

– А это что у вас за медаль? – спросила Ирина, взглянув на значок, который по простому я прицепил к куртке.

– Чёрная метка, – отозвался я не без гордости. – Пажков прислал.

– Чёрная метка? – насторожилась Ирина. – А ну-ка рассказывайте! Пока не расскажете, не отпущу! Вы народ ненадёжный. Я обязана вас контролировать.

Слегка привирая, я рассказал ей про пиратскую шутку Пажкова. В моём изложении всё выходило не так уж и мрачно. Мол, обсудим, расставим точки. Если кто чего должен – заплатит.

Ирина выслушала меня недоверчиво. Впервые за сегодняшнее утро её лицо заволокло тревогой.

– Ну хорошо… – сказала она. – Бог даст, всё обойдётся, – и, озабоченно кивнув мне, пошла к дому.

Весь день над холмами гремела музыка. На вышке подъёмника развернули огромный российский флаг – он бился на ветру, стараясь попадать в такт.

А под вечер, около пяти, я поехал в городок – встретить у станции Петю. Это было так странно – Петрович на электричке. Он вышел из лязгнувших дверей – в синей куртке и чёрной водолазке, точно как прошлой весной, когда Ирина сажала примулы. Сбежал по заплёванной лестнице, кинул в урну смятую сигаретную пачку. «Ну что, брат, ты как? Не передумал?» – и бодро пожал мне руку. Его ладонь была холодной.

Он страшно старался держаться – совладать с выражением лица и походкой, мужественно и твёрдо взойти на присуждённый ему «табурет». И чем больше прилагалось усилий, тем звонче рвались последние нитки воли.

– Знаешь, как будто на экзамен еду, – наконец признался он. – Не могу собраться! – и помял пальцы.

Мрачноватыми коридорами хозяйственной зоны нас провели к грузовому лифту и подняли на верхотуру. Этаж, где мы вышли, был не отделан. Клубы цементной муки облаком окружили наш шаг. Я чихнул пару раз, и мне стало весело.

По приставной лестнице через распахнутый люк мы вылезли на бетонную террасу, обнесённую бортиком. Родное небо Старой Весны, хмурое, с редкой просинью, быстро летело на север.

На середине стометровой площадки был оборудован странноватый кабинет: солидных размеров стол, кожаное кресло – почти что трон, и по другую сторону стола – две закапанные краской табуретки, должно быть, для подсудимых. Рядом постанывал, мотаясь под ветром, кран. Михал Глебыча пока что не было.

– Ждите, – велел Семён и взглядом расставил следовавших за нами охранников по углам площадки.

Нам не пришлось долго ждать. Распахнулся люк, и «из-под земли», в отороченной рыжим мехом курточке, возник улыбающийся Пажков.