Иван Петров - Нарги. Социальная утопия

– Мама, буду с тобою сейчас очень откровенен. Мне нужна твоя моральная поддержка. Поддержка в уже принятом решении.

– Сынок, что случилось? Какое вдруг решение? – ком волнения застрял в горле матери, и оттого голос ее казался приглушенным, глаза засветились тревогой ожидания.

– Да, все прозаично, мама. Как у всех. К июню будет ребенок. Я полюбил. Надо жениться.

– Что? Жениться в шестнадцать?

– Отцом стану уже в семнадцать.

– А кто она, ей, что, сорок пять – куда она спешит? Куда спешишь ты, и вообще, ты уверен, что это твой ребенок?

– Мама, прекрати! Она не спешит никуда. Даше тоже шестнадцать. Я настоял на ребенке. Это мое решение!

– Окей! – с каждой фразой голос матери обретал уверенность. – Посмотрите, какой решительный у меня сын! Шестнадцатилетнюю девочку сделал матерью, просто потому, что так он решил. А ее ты спросил, ей это нужно? Или она согласилась, чтобы не потерять тебя, чтобы сохранить любовь, сила которой в этом возрасте просто безумна. Ей любовь и понимание нужны в шестнадцать, а вовсе не ребенок!

– Мама, она уже не ребенок – она имеет юридическое право на сексуальную связь! Да, решение мое, но она его приняла.

– Алексей, ты просто самодур! Это неправильное и вредное для вас обоих решение. Это плохо скажется не только на ее здоровье, но и на ее отношениях с родителями. Это событие не даст ей возможность в ближайшие три года начать учиться в институте и ставит под вопрос твое образование. Невозможно хорошо учиться и много работать одновременно, да еще и нянчиться с ребенком.

– Мать! Этот ребенок является доказательством нашей любви, преданности и единения на всю жизнь! И я просил, если помнишь, только моральной поддержки, а не упреков! Смысл упрекать, если ничего нельзя уже изменить?

– Сын, если ваша любовь требует таких весомых доказательств, то это не любовь. Это твоя неуверенность в себе и ее – в тебе. Ребенку до рождения уже уготовлена роль доказательства, груза и цепи, которые будут вас связывать всю жизнь и делать не свободными друг от друга. Любовь – удел свободных. Надо делать аборт. Ради любви, ради свободы, ради ребенка.

Алексей молчал. Мама говорила правду, которую он боялся сформулировать сам. И уже осознание этой боязни делало его трусом.

– Леш, – мама встала, прошла к выходу и на мгновение замерла в мерцании лучей джедаев, – и если уж так вышло, что наши с тобою отношения доросли до самых откровенных бесед, то и я не буду таить ничего от тебя. Я беременна.

Мир перевернулся. Стал плоским и до банальности прозаичным. За час изменились представления о его базовых, как казалось Алексею, ценностях – любви, верности и памяти. Получалось, что физическая близость так же необходима женщине, как и любовь, и даже самые яркие воспоминания о последней не в силах разрушить реальный мир прикосновений, потребность в которых так велика, что толкает ее в пропасть предательства. Он попытался сопоставить поведение Даши с маминым и вдруг понял, вспомнив ее слова, что и Даше, по сути, от него нужно было главным образом нечто физическое и сиюминутное, необходимое скорее для собственной реабилитации в собственных же глазах, то есть самоутверждения и утверждения своей позиции ранней женщины среди таких же подруг-школьниц, как и она сама, с извращенным перевернутым восприятием мира. Алексей испугался. Он вдруг почувствовал себя совершенно одиноким, Коперником, или, точнее, Бруно, так как не мог упростить свое восприятие мира до заблуждений обывателей. Он понял, что не имеет друзей, и трещина расползается по единому, как ему казалось еще вчера, организму, состоящему из него, Даши и мамы. Если бы все случилось наоборот и он остался бы с отцом, то тот бы был сильнее, чем мать, и хранил бы ей верность навсегда. Да, черт с ними со всеми, если они так со мной. Надо быть верным себе и всегда оставаться самим собой, то есть быть, как отец. К октябрю страхи Алексея обрели силу пророчества, и Даша, под давлением родителей, решила прервать беременность. Они убедили ее пополнить ряды современных женщин, которые заводят детей ближе к тридцати, обретая к этому возрасту независимость от родителей и успех, если еще и не свой, то, по крайней мере, собственного мужа. Отпрыскам успешных родителей уготовано счастливое детство, а кто не желает своим детям счастья? С мамой о ее положении и положении Даши бесед более не было. Денис Витальевич в гости больше не заходил, хотя, возможно, и подвозил маму до дома. Грустным дождливым вечером мама сказала, что тоже была не права, когда ее рассудок уступил страсти, и что это не впервые. С отцом у них уже были две подобные истории, когда их непорочная страсть поглотила здравый смысл и пришлось в обоих случаях прибегнуть к абортам.

– В этой истории с Деном виновата только я, – с грустью сказала мама, но взгляда не отвела. – Понимаешь, столько еще осталось нерастраченной нежности, любви, желания испробовать себя еще и еще в отношениях с мужчиной, искренних и сильных, страстных, одним словом. Еще ребенка без мужа я не потяну. Ден из семьи не уйдет к нам, да и не нужно мне этого. А на две семьи жить он не сможет. Говорит, чтобы я рожала, что будет помогать и любить всех. Но он такой растерянный, подавленный, как будто взвалил непосильный груз, который раздавит его прежде, чем он его донесет. Жалко Дениса, человек-то он порядочный и от слов своих не отступится. Так страсть женщины делает мужчину несчастным. Ты не осуждай меня, сынок, не надо.

– Я не осуждаю, не понимаю просто. – Слезы обиды исказили образ матери, и он прикрыл веки.

– Жаль. На днях сделаю аборт, и все у нас будет, как прежде.

– Делай. Как прежде не будет.

Осенний ветер обрывал с деревьев последние признаки угасающей жизни. Короткие пасмурные дни готовили природу к клинической смерти, и появление новой жизни казалась не к месту и времени. Поэтому и встреча Даши с мамой Алексея была не случайна и естественна в гинекологической клинике. В соседке с воспаленными от слез глазами мама сразу узнала Дашу, фото которой вспыхивало каждый раз на экране их домашнего компьютера. Та сутулилась на краю кровати, ноги ее не доставали до пола, и руки безвольно, как мокрые крылья, прикрывали голые коленки, содрогаясь в мелкой дрожи. Всем своим видом она походила на отставшую и оттого обреченную перелетную птичку, сидящую на оголенном высоковольтном проводе, цеплявшуюся за тепло, но предчувствовавшую смерть.

– Ну, не раскисай, все будет хорошо, – мама Алексея склонилась над ней.

– Ничего хорошего не будет. Я умру. Чувствую это. Мне сон плохой снился.

– Даже не думай, от этого не умирают. Я уже два раза не умерла, – ободряюще улыбнулась женщина.

– Я читала, что умирают от кровотечения или инфекции, как в фильме Звягинцева «Изгнание». Смотрели? И еще, после этого детей уже не будет никогда.