Елена Надежкина - И всё это просто Жизнь (сборник)

– Как папаша вас? Я вам потом клубнички занесу, – сказал Иваныч, показывая рукой на ведро с крупной клубникой.

– Вот купили, на компот закрою, Иваныч мой обожает клубничный.

– Спасибо, отец мой то же пьет такой, а вот от смородинового морщиться. Это только врачи говорят, что он ничего не чувствует. А мне иногда кажется, он меня слышит, – вздохнула тетка Настасья.

– Ох, а у нас же соседка новая.

– Да ну?! И кто такая? – заинтересовалась Настасья, ставя таз на землю.

– С детдома, молодая, худющая такая.

– Надо бы зайти, познакомиться, может помощь какая нужна, – Настасья вытерла со лба выступивший пот.

– Во, клубничкой угостить, самое оно, – поддержал Иваныч.

Через пол часа тетка Настасья, Иваныч с женой и Татьяна Ивовна стояли у двери квартиры Ирины Митрофановны.

Девушка открыла дверь и с удивлением смотрела на незнакомых людей.

– Здрасти, – нашлась тут же жена Иваныча, – мы к вам по-соседски, знакомиться значит.

– Может помощь какая нужна, – Иваныч протянул девушке миску с клубникой.

– Проходите, – ответила та и чуть отошла в сторону, коридорчик был явно тесен для такой толпы.

Потом они пили на кухне чай из чашек Ирины Митрофановы с пирогом Татьяны Ивовны, рассказывали о том, какой хорошей была прежняя хозяйка, расспрашивали новую и, наконец, договорились, что завтра придут ещё раз, помочь девушке навести порядок, переставить кое-какую мебель. Кстати, новую хозяйку то же звали Ирина.

У меня снова был выходной, и я с удовольствием и интересом пошла со всеми вместе к новой соседке. К тому же у меня остались неплохие шторы, мы недавно повесили новые, и я решила отнести их Ирине, вдруг пригодятся.

Как оказалось, я была не одна такая. Татьяна Ивовна, принесла с собой плюшевое покрывало, не новое конечно, но вполне себе ничего. Жена Иваныча захватила светильник, давно лежавший в антресолях, Сергей пришел с чемоданчиком, полным разных инструментов – настоящий мужчина.

Ирина даже всплакнула, увидав наши дары.

– Я и не знала за что хвататься, – всхлипнула она, у меня же ничего нет, кроме собственных вещей.

– Ничего, девонька, всем миром поможем, – успокоила жена Иваныча, – мы молодые были, то же ничего не имели.

Вещи Ирины Митрофановны были аккуратно сложены в заранее приготовленные ящики, впрочем, их оказалось совсем мало, но всё чистое и целое. Казалось, что самое старое и дряхлое хозяйка сама успела выбросить перед смертью, а может, просто обходилась самым малым. Альбомы с фотографиями, какие-то книги и документы сложили отдельно.

Мебели в комнате было мало, но все необходимое для жизни. Диванчик, шкаф и сервант, полный разнообразных стаканчиков и тарелок.

– Ну вот, Ириша, посуду покупать уже не надо, смотри, сколько ее тут, – сказала Татьяна Ивовна, до блеска натирая бокалы.

– Ой, я и мечтать не могла, – порхала по чистой уютной квартирке Ирина, – у меня все есть, как во дворце.

– Ну да, чем не хоромы? – сказал Сергей, зажигая светильник над диваном.

– Ой, подождите, – кинулась из квартиры тетка Настасья. Вскоре она вернулась с большой картиной.

– Все равно у отца за шкафом стоит.

С картиной комната и правда стала выглядеть еще лучше, получилось некоторое подобие старинного салона. Мы стояли и любовались своей работой.

– Что скажешь, Ирина? – Сергей поправил угол картины. – Как тебе квартирка?

Тут только все заметили, что она тихо плачет, сидя на полу в коридоре.

– Ты чего это, дуреха?

Девушка протянула нам фотографию и зарыдала.

– Что ты, Ирочка, все хорошо, – кинулись мы к ней, ничего не понимая.

Девчонка по-прежнему тянула к нам старое фото.

– Это, это моя ба, – она захлебывалась слезами.

– Что Ира?

– Это моя прабабушка.

– Что?

Все оцепенели, на фотографии нежно улыбалась молодая Ирина Митрофановна, рядом с ней, прижавшись, сидела девочка лет трех с огромным бантом. На обороте надпись:

«Любимому Мише от жены и дочки Светочки. август 1941год»…

Мы долго еще сидели на кухне, пили чай, слушали рассказ Ирины и рассматривали старые фото, документы Ирины Митрофановны и читали ее дневник, рассказ о трудной жизни человека, которого уже нет с нами.

Ирина Митрофановна в молодые годы жила в Ленинграде, работала в музее, она вышла замуж за молодого лейтенанта, обожавшего ее, родила дочь Светочку – голубоглазое чудо, и дальнейшее рисовалось ей одним большим счастьем. Если бы не война…

Горе в ее дом вошло сразу и навсегда, муж пропал без вести в первые дни войны, только и остались от него несколько фото в военной форме и справка из военкомата. Стала Ирина ни жена, ни вдова. Часто смотрела она на фото, что так и не успела отослать мужу и думала о том, что никогда больше не быть ей такой молодой и счастливой. Одно заставляло её держаться и жить дальше, дочь Светланка. Ирина так и не смогла сказать дочери, что папы у нее больше нет, да и не могла сказать, до последнего верила, что муж вернется.

Не знала Ирина ещё в тот момент, что приготовила ей судьба ещё большую муку. В Ленинграде началась блокада, музей требовал от нее теперь много времени и сил, готовилась эвакуация. Маленькая Светочка всё чаше оставалась под присмотром соседей. Худенькое, полупрозрачное существо. Ирина боялась за дочь и каждый раз, по возвращении домой, обнимала и целовала ее, благодаря Бога, что девочка жива.

Но однажды Ирина вернулась к разрушенному дому, люстра ее все еще качалась на потолке, но половина квартиры уже лежала под ногами в виде груды бессмысленного мусора. Женщина упала на колени и страшно закричала. На этот крик и прибежала ее старая соседка.

– Что ты, Ира, жива твоя Светочка, жива, там мы, в бомбоубежище сидим.

С этого дня и появилась у Ирины Митрофановны мысль отправить дочь в эвакуацию, в то время еще вывозили детей.

– Уж, коль сама не выживу, так хоть дочь спасу, – думала Ирина, складывая кое-какие вещички дочери в холщовую сумку, предварительно вышив на них имя, фамилию и адрес музея, так как дома у них теперь не было. В маленькую сумочку для документов, что осталась от мужа, Ирина сложила несколько фотографий, чтоб девочка не забывала родные лица, и маленькую целлулоидную куколку с одежками: «Все таки ребенок, пусть играет».

Детей посадили в крытый грузовик, стояла тишина, если не считать слышимых вдалеке взрывов. Дети и взрослые плакали молча, кричали только их сердца.

Ирина поцеловала Светочку, положила холщовую сумку рядышком и повесила на шею девочке сумочку для документов.

Машина тронулась. Другие дети что-то кричали своим мамам, а ее Светочка сидела тихо, прижимая к груди свою маленькую сумочку, взрослая, словно и не три года было ей, а все тридцать. Только в огромных голубых глазах плескался страх, выбираясь наружу слезинками, что стекали по ее щёчкам.