ЛюдМила Митрохина - Уроки тьмы

Воистину, коварно время —
Снуёт, как хищник, по пятам,
Ждёт старость, чтоб вцепиться в темя,
Толкая в мировой бедлам.

Стучат под вопль пивные кружки,
Вздымаясь пеною морской
И лопаясь воздушной стружкой…
Я – пена жизни молодой.

Меня сдувают равнодушно
Под хохот радости шальной.
Грохочет зал. И бьётся ушло
В дверь из стекла буран слепой.

Всё чушь! Пивные океаны
Раскачивает мать-земля.
И чей-то взгляд плывёт в тумане,
Воспламеняясь и горя,

И ритмы музыки фальшивой
Сливаются в бульварный фон
Из хрипов, скрипок, вздохов лживых
Под пульс глухой, височный звон.

Дым сигарет смешался с чадом
Котлов бездонных, плит чумных,
Горящих тушек кур и смрада
Горелых сухарей пивных.

Убойный дым сиреневым дурманом
Впитался в мягкую податливую ткань
И впился в кожу блудным зудом рьяно
Мечтой берёзовой из чистых русских бань.

Чем ближе к ночи – едкий дым ядрёней,
Течёт непрошеная по щеке слеза,
И соль слезы в огромных кружках тонет.
В пивной опять схлестнулись свет и мгла.

Я в гардеробе спрятана за шторками,
Здесь мой театр сброшенных теней.
Гремят на стойках плечики подпорками,
Ни них с улыбкой «вешаю людей».

Чем только не рядится наше тело —
Мехами дорогими и сукном,
Плащёвками, скрывающими смело
Излишний вес, как в зеркале кривом.

Пуховиками с дутыми буграми
Для плеч ущербных, впалости груди,
Телячьей кожей для девиц с губами
Молочными, с пороками «АИ».

Иль в грубых, чёрных, потных и дешёвых
Шуршащих курточках подвыпивших ребят,
С сердцами рыцарей, с крестом или подковой
Идущих в бой в чужих краях, как рать.

Ряд плюшевых манто девчонок робких,
Впервые дерзко поднявших бокал,
С душой возвышенной, с походкою неловкой,
С лицом нездешним восходящих в зал.

На плечиках-скелетах тени виснут,
Друг к другу прижимаясь в тесноте,
И пустотелостью своею киснут
Со скрипом на изогнутом гвозде.

Выдавливаю каплей красной крови
Красно-пластмассовые номерки.
Мистические цифры – часть той доли,
Что я вложу в ладонь чужой руки.

Из-за пяти несчастных тысяч деревянных
С упорством буду вешалкой скрипеть,
Сидеть, как мышь, за шторкой шоколадной
И за тенями душ, ушедших к пиву, бдеть.

Да, я поэт, то звёзды знают,
Бессонница да одинокий друг.
Что выпало судьбою, то не тает,
Хотите – вам верну, чего не ждут:

Что потерял усталый бедный путник —
Надежду на домашнее тепло;
Что расплескал ваш долгожданный спутник —
Любовь, как терпкое вино;

Верну друзей, чьи души там, на небе,
Счастливой памятью живых сердец;
На одиночество легко надену
Любви земной божественный венец…

Гул возбуждённых голосов
Похож на крик птиц перелётных,
Когда вьют гнёзда в скалах для птенцов
И стаями дерутся из-за мест отлётных.

Для многих здесь оседлые места.
Летит душа над городскими площадями…
Кто знает, может, здесь тепло гнезда
Птиц одиноких, не догнавших стаю.

Под монолитом туч стальных тревожных
Средь петербургских умерших садов
Гудит мой бар пивной надрывно и острожно,
Чем горше жизнь – пьянее песнь без слов.

Мой вид – не понимаю, чем тревожит,
Мне подают с поклоном мужики,
На мать всех юношей, быть может, схожа.
Ах, как сберечь вас, русские сынки!

Мой монолог к вам прямо в сердце льётся.
На чай даёте, будто на алтарь
С молитвою о матери кладёте.
Всё в этом мире повернётся встарь.

Не ты ли, Пётр Великий Вседержавный,
Гнал шведов дерзких от Невы-реки?
А вот теперь, поди ж, поэтам славно
Дают подкорм из чаевых, с руки.

И я беру, клюю, как птица, торопливо.
Не стыдно – больно где-то там, в груди.
Нам подают давно – страна сломила
Народ за преданность до гробовой доски.

Поэт не лжёт. Он видит сквозь столетья.
Ему взамен страдание дано,
Чтоб озарить надеждою и светом
Тот мир, в котором душно и темно.

Я здесь за шторкой – атрибут
Незыблемый и неизменно трезвый.
На самом деле – я не тут:
Я там, где дома дремлет кот болезный,

Где муж зализывает раны,
Где сын в дыму, в огне пожаров,
Где прячет бытиё изъяны
Забвением больных кошмаров.

Мне чудится в глухом похмелье,
Что стены каменных домов
Все из стекла – и там веселье
Глухое, с рыком и без слов.

Я вижу зев гнилых подвалов —
Приюта крыс и нищеты,
Собак с бомжами, спящих парой,
Под дрожью век – бег их мечты.

Лишь кое-где горит лучинка
Заблудшей Музы городской.
Свет радостный летит пушинкой
Во млечность новою звездой.

Пора, пора спускаться с крыши…
Мой гардероб трещит по швам,
Атлантом держит меховую нишу
Складских работников, субтильных дам.

Тепло людское быстротечно.
Не растопить им лёд сердечный.

Ужель мне здесь, за шторкой гардероба,
Греть души вешалкам до гроба?