Юлия Щербинина - Конрад. Путь кобры

Грегер уже развернулся и собрался сделать прыжок на дерево. Ингрид и Мортен ‒ тоже. Но тут Рахион спешно воскликнул:

‒ Подождите, а… а Лаисия? Она ведь может остаться пока у нас, да?

Вожак развернулся, не особо радушно осмотрел эльфийку так, что она поёжилась, с тенью сомнений ‒ её родственника и, очевидно, так и не приняв решения, взглянул на Ингрид. Как ни странно, и Мортен перевёл на неё вопросительный взгляд, будто бы оба ждали её мнения, что станет решающим. Или не «будто»?

Ингрид совсем не удивилась. Хмыкнув, в свою очередь пробежалась по Лаисии надменным взглядом, скрестила руки на груди, покривила губами и с толикой презрения заявила:

‒ Нет. Не может.

Грегер равнодушно пожал плечами, мол – не судьба. Эльфы пороняли челюсти и ошалело переглянулись, а волаки уже продемонстрировали им свои спины.

‒ Но… подождите! ‒ заикнулся Рахион. ‒ Не оставаться же ей в лесу одной!

‒ Хочешь, оставайся с ней, ‒ небрежно бросил через плечо Мортен. ‒ Мы горевать не будем.

‒ Не вернёшься к ужину, Рахион, можешь вообще не возвращаться, ‒ добавил Грегер. ‒ Законы стаи. Выбирай.

‒ А вообще-то тебе ещё обед варганить! ‒ припечатала Ингрид. ‒ Так что не задерживайся, остроухий… А то я расстроюсь, ‒ с кокетливой обидой закончила она и послала шаману такую улыбку, от которой бедный эльф обычно захлёбывался слюной и забывал обо всём на свете. Заворожила она его и сейчас. Мортен косо глянул на них обоих, мрачно нахмурился, скривив рот, и отвернулся.

Почти одновременно волаки сорвались с земли на ветви деревьев и были таковы.

Я задумался. Никто ничего не сказал мне, но что-то внутри подсказывало, что упомянутые законы стаи, какими бы суровыми они ни были, также подразумевают и ещё кое-что. Вожак и его приближённые ушли, оставив новичка делать выбор в пользу стаи или непрошенной гостьи, которую они не захотели принимать в свои ряды. И я со своими «альтаидскими понятиями», – сердобольностью, как брезгливо выражается Мортен – оставшись здесь, оказался на перепутье не в меньшей степени, чем Рахион. Но как ни крути, а мне есть, что терять, и намного больше, чем нашему остроухому приятелю. А вот ради чего? Пусть я и привык защищать женщин, какое мне дело до этой эльфийки?

Глянув на так и застывших на месте брата и сестру, я прислушался к инстинктам и понял, что обязан сделать. Молча кивнул Рахиону, отвёл глаза от Лаисии и отправился догонять стаю.

‒ Почему вопрос о принятии эльфийки решала именно ты? ‒ спросил я у Ингрид, спускаясь в подземелье вместе с остальными. Грегер ушёл вперёд, Мортен тащился сзади.

‒ Потому что я единственная женщина в стае, ‒ с недовольством и высокомерием ответила она. ‒ Другой без моего разрешения среди нас не будет.

‒ Есть всего два исключения, ‒ проговорил за нашими спинами Мортен. ‒ Если на этом настоит вожак, обосновав присутствие этой женщины крайней необходимостью. Или если кто-то из мужчин приведёт её в качестве своей постоянной партнёрши, но никаких прав в стае у неё не будет. Что скажешь, сердобольный братец? Не хочешь поселить к себе в спальню остроухое чудо? Сделаешь доброе дело, заодно интимную жизнь разнообразишь, ‒ едко ковырнул он.

‒ Сам её бери, ‒ парировал я. Мортен усмехнулся.

‒ Нет, спасибо. На рыжих не встаёт.

‒ Аналогично.

‒ Придурошные! ‒ взвилась Ингрид и ускорила шаг.

Грегер встретил нас в центральном коридоре подземелья и позвал меня в свою комнату. Она мало чем отличалась от моей – тоже обставлена по минимуму и лишь самым необходимым. Кровать с тумбочкой, стол со стулом, сундук для вещей, дверь в ванную комнату. Только освещение здесь было немного ярче и кровать больше.

За два месяца сожительства с волаками я ни разу не заходил ни в чьи спальни, кроме своей. Всё-таки в чём-то Рахион был прав. Стая, где каждый сам по себе и ничего толком не знает о других, не вызывает особой симпатии и доверия.

Вожак пересёк комнату, развернул от стола удобный стул с высокой спинкой, сел на нём и воззрился на меня. Интересно получается. Мне остаётся стоять перед ним или можно сесть на кровать? Не знаю, как для Грегера, но для меня постель всегда была настолько личной, ревностно охраняемой собственностью, что я в жизни бы не потерпел чьего-то посягательства. Не считая, конечно, особей женского пола.

‒ Конрад, что ты наделал? ‒ излучая яростное недовольство, процедил Грегер и глянул на меня исподлобья.

‒ Не понял? ‒ насторожился я.

‒ В лесу. Ты убил четыре женщины.

‒ Четыре амазонки.

‒ Какая разница?! ‒ нервно дёрнулся вожак. ‒ Я тебе уже говорил ‒ ты оставляешь за собой слишком много трупов.

‒ Что мне оставалось!.. ‒ вскинулся я, приготовившись защищаться, но Грегер продолжал напирать:

‒ Они не посягали ни на чьи жизни и не нападали на тебя! Всего лишь выполняли свой долг, подчиняясь приказам королевы. Ты сам понимаешь, что своими руками убил чьих-то дочерей, сестёр, возможно, матерей?..

‒ С каких пор враги разделяются по половым признакам?!

‒ Убивать женщин, которые не сделали тебе ничего плохого, это подло и низко, Конрад!

‒ Эти женщины ‒ полноценные воины королевской армии, Грегер! ‒ процедил я, чувствуя, что вот-вот выйду из себя. ‒ Только убив их я мог спасти Лаисию и не попасться на глаза тем, кто ведёт на меня охоту!

Вожак шумно втянул воздух, закатив глаза, и запрокинул голову. Выдохнул, вернулся в прежнюю позу и сказал, уже спокойнее:

‒ А подумать, как по-другому можно помочь этой девушке, без пролития крови, ты не мог? Голова ведь нужна не только чтобы в неё есть, Конрад! Ты уже давно не в лагере смертников и не на войне. В жизни есть и другие способы решать проблемы, но всё, что ты можешь делать ‒ это бездумно убивать. Ты совершенно не ценишь чужие жизни!

‒ Странно слышать это от кайергардца! ‒ не выдержал я.

Грегер намеревался говорить что-то ещё, но осёкся, осмотрел меня долгим, проницательным взглядом и смыл с лица все эмоции.

‒ Что ты имеешь против кайергардцев?

Это было сказано так спокойно и несло за собой такую мощную провокацию, что я не решился отвечать не подумав. Но Грегер не оставил мне такой возможности.

‒ Чтоб ты знал, Конрад… ‒ медленно произнёс он. ‒ За многие годы так называемой «войны» армия Андрокада перебила намного… ‒ намного! ‒ больше людей, чем кайергардцы. И в первую очередь хорошо постаралась, чтобы истребить нашу с тобой расу. Ещё немного, и волаков просто не останется на свете. И ты всё ещё думаешь, что кайергардцы истинное зло?

Последние его слова я слушал, расхаживая по комнате. Мне вдруг ужасно надоело стоять перед сидящим вожаком, как провинившийся школьник или слуга перед хозяином. Время моей службы благородным шишкам прошло, и пресмыкаться я больше ни перед кем не собираюсь. Хватит!