Юлия Щербинина - Конрад. Путь кобры

Больше садиться было некуда, и я решительно занял место на изножье кровати, сцепил пальцы в замок, мрачно взглянул на вожака и сказал:

‒ Я поступаю, как умею, как сам считаю нужным. И думаю, что имею на это полное право.

Грегер смотрел на меня так, что казалось, сейчас сожжёт глазами до пепла. Сжал челюсти и выдал сквозь стиснутые зубы:

‒ Уйди с моей кровати!

Вот значит как. Не я один постельный собственник. Это у нас в крови и инстинктах, как обитание в подземельях? Но как бы то ни было, сдаваться я не намерен. Демонстративно осмотрел комнату и парировал:

‒ Больше мест, куда можно сесть, я здесь не вижу.

‒ Конрад!

Черты лица волака опасно обострились, в глазах мерцали враждебные искры.

‒ Что? ‒ бесстрастно отозвался я.

‒ Пошёл. Вон. С моей. Кровати.

Моя грудная клетка наполнилась горячим свинцом, но я продолжал сидеть неподвижно, уперев локти в колени, сцепив пальцы в замок и глядя на вожака из-под лезущих в глаза волос. Он тоже не двигался и ждал моего повиновения, и раскалённая тишина так и звенела опасностью.

Прошла минута, а может, две. А мы всё жгли друг друга глазами, и никто из нас не собирался отступать. И вот, вожаку это надоело.

Без предупреждения он вскочил, как отпружинил, со стула и рванул на меня. Я моментально отзеркалил его действия, дистанция между нами стремительно сокращалась, и я не собирался отступать и поджимать хвост перед этим кайергардцем! Ягуар поддерживал меня грозным рёвом, окружающий мир обрёл огненные оттенки и глаза, словно слезами, наполнились теплом. Из них уже смотрел мой внутренний зверь, готовясь к сигналу, но добро на атаку моим телом я ему не давал. Пока что.

Мы остановились друг против друга на расстоянии вытянутой руки. Свечение из глаз я заставил утихнуть, но лёгкий пламенный оттенок остался, и Грегер неистово осматривал меня, соображая, но не решаясь напасть.

‒ Вот уж не думал, что с тобой будут такие проблемы! ‒ отчеканил он с презрением.

‒ Не помыкай мной, и проблем не будет! ‒ в тон ему ответил я.

‒ Не набивай себе цену раньше времени! Ты совсем ничего не понимаешь в законах стаи и в этой жизни вообще. Ты дикарь, Конрад! Наглый дикарь, которому ещё учиться и учиться элементарным понятиям, но ты почему-то думаешь, что чем больше у тебя физической силы, тем больше прав тебе это даёт.

‒ А разве не сила ‒ главное качество для волака? Этому вы же меня и учили изо дня в день!

‒ Ты воспринимаешь всё слишком буквально, даже не пытаешься углубиться, и я вижу, что тебе просто бесполезно что-то втолковывать. Запомни наконец ‒ человеческая жизнь бесценна, и чтобы её прервать, нужна не просто веская причина, а безвыходная ситуация. Я сказал всё, что хотел, большего ты своим диким умом усвоить сейчас неспособен. Так что прекрати показывать зубы и проваливай из моей комнаты!

‒ Знаешь, что?!

Мне всё это надоело.

Из глаз вновь вырвалось пламя, мой внутренний зверь приготовился к атаке, и я рванул на вожака, чтобы наконец надрать как следует этому волаку задницу! Но неожиданный знакомый голос отрезвил в один миг:

‒ О-о-ой… Ой-ой! Как у вас тут всё серьёзно! Я, кажется, не вовремя?

За моей спиной развеивался чёрный туман, а из его густых клубов глумливо скалился на нас тёмный маг Арман.

Усиленно вырвав сознание в действительность, Диона открыла глаза, села в постели и обхватила руками голову.

‒ Ой, мамочки, да что же это такое?.. Опять!

Опять эти ужасные сны, настолько яркие и детальные, что ей уже просто не верилось, что подсознание вообще способно выдавать такое. Какое больное, испорченное должно быть воображение, чтобы видеть… и чувствовать это !

Ничего подобного с ней никогда не происходило, даже в детстве сны казались далёкими смазанными картинками и развеивались сразу по пробуждению, а тут… Всё снова, вот уже в который раз было как наяву. Но быть такого просто не могло! Это отвратительно и недопустимо!

Выживший на войне смертник, беглый преступник и бывший страж её семьи, который причинил им столько бед… Как бы хотелось больше никогда о нём не думать, не вспоминать вообще о его существовании, но у этого зверя, кажется, были на неё другие планы.

Диона прерывисто вздохнула и, устало откинувшись на подушку, стала вспоминать свои сны.

В них постоянно фигурировал злополучный страж и происходило то, что колоссально противоречило яви. А что самое страшное ‒ просто не могло происходить с Дионой даже под угрозой смерти. То она расхаживала в мокром до нитки платье по берегу пруда, а раздетый по пояс прислужник наблюдал за ней из тени. Словно пожирал своими жуткими глазами ягуара, на которые то и дело падали чёрные волосы. То она шла с ним на виду у всех, держа под руку. То вообще вдруг оказывалась в его комнате, а он прижимал её к себе и гладил по волосам.

Но самое ужасное заключалось не только в непозволительной близости к ней стража, но и в том, что Диона при ней испытывала. И это был отнюдь не страх перед бесчестьем. Хоть всё и происходило в пусть и реалистичных, но всё же снах, в которых зачастую отсутствует логика и здравый смысл, ненормальные чувства радости, счастья и чуть ли не физического удовольствия пугали девушку до холодного пота. Ведь она сама брала этого убийцу под руку, сама прижималась к нему, как к жениху после помолвки, сама заключила его в объятия, ворвавшись к нему в спальню. А сегодня и вовсе…

Воспоминание о последнем сне окатило всю её волной стыда, как кипятком. С губ сорвался изумлённый возглас, Диона прижала ладонь к полыхающему лицу и чуть не расплакалась.

‒ Ой, мамочки-и-и!

И опять схватилась за голову.

Облачённый в чёрную мантию, мрачный убийца вошёл ночью в её спальню. Сел на её кровать, развернул Диону к себе и… завладел её губами. Сначала он целовал нежно, а потом так глубоко и страстно, словно бы это было лишь началом, лёгкой прелюдией перед большим и неминуемым действием. Она понимала это. И отвечала ему пылкой взаимностью. Даже когда он повалил её на постель и, кажется, совсем не думал останавливаться. И она этого не хотела. Очень не хотела! Душу разрывало от волнительного предвкушения, а тело было готово воспарить в невесомости от разлившегося под кожей лёгкого блаженства и тянущего внутри чувства.

Стоило этому моменту воспроизвестись в памяти, как ставшее уже в реальности невесомым тело отреагировало сладким томлением где-то в груди, в животе… и ещё ниже.

Ахнув, Диона вылетела из постели и босиком помчалась в ванную, где долго пыталась прийти в себя и отмыться от этой фантомной порочной грязи, которой даже сквозь сон умудрился замарать её беглый смертник.

Её пугали эти сны. Пугали яркие чувства, что не могли принадлежать ей, пугало собственное тело. В свои семнадцать она никогда не целовалась и никого не обнимала, кроме близких родственников и домашних животных. А тут эти по-настоящему взрослые поцелуи, на которые она страстно отвечала, жаркие объятия хладнокровного убийцы, в которых утопала. И сейчас, наяву, а не во сне, по телу растекалась истома, такая ощутимая и знакомая, словно была совсем не первой.