Алексей Лужков - В шаге от бездны. Том 1

Погода в гавани стояла отличная, отнюдь не свойственная ветреному и дождливому Бурегону. Дувший с запада легкий бриз резвился в снастях такелажа и весело бросался солеными брызгами. Мягкие лучи уходящего солнца придавали белоснежным парусам корабля розоватый оттенок. Над сушей уже собирались грозного вида тучи, но на море царили тишина и покой. Меж мачт с пронзительными криками сновали чайки, приветствуя снижающее ход судно.

– Шевелитесь, ленивые засранцы! – ревел боцман. – Когда прибудем в порт, мне не хочется краснеть за Вас перед капитаном и его светлостью графом. Живее, ублюдки, морского червя вам в задницу!

Матросы засуетились быстрее. Путешествие от Вестриджа до Гвингаэля заняло всего неделю, но нервов потрепало основательно. Капитан изо всех сил старался угодить важному пассажиру, поэтому боцман драл с подчиненных три шкуры. От него страдала вся команда, начиная рулевым и заканчивая корабельным котом. Изрыгая бездну ругательств, боцман носился от бака до юта, и ни одна мелочь не могла укрыться от его дотошного взгляда. То узлы у него недостаточно крепко увязаны, то рында плохо начищена. Плохо в его понимании означало то, что ему не удалось побриться с помощью отражения в треклятом колоколе. Досталось даже тихому как мышь коку, который на привередливый взгляд боцмана жалел масла для каши.

Флейт медленно скользил по темным, белопенным волнам, приближаясь к земле. Столичный порт теперь можно было разглядеть во всех подробностях. У пирсов замерли сотни кораблей самых разных форм и размеров. Легкие каравеллы, юркие боты, могучие галеоны и боевые каракки бросали свои якоря в Гвингаэльской гавани, пребывая со всей известной ойкумены. На верфях, пахнущих свежей древесиной и смолой, в поте лица трудились над ремонтом старых и постройкой новых кораблей. Поднимались бесконечные вереницы пакгаузов, в тени которых притаились сараи, лавки, трактиры и публичные дома. Тысячи людей шумели в порту, разгружали товары, торговали. В этом пропахшем рыбой и дегтем бедламе можно было встретить самых разных путешественников: знаменитых мореходов Праудланда, утонченных идальго из Мехтии, богатых купцов из Бродмарка и Истфалии. Тут же, у причалов, дежурили размалеванные девки всех известных рас, готовые предложить свои услуги изголодавшейся по женской ласке матросне. Стража безуспешно отгоняла жриц любви, но те лишь хохотали, заголяя перед служителями порядка срамные места и помахивая красными шапками 9 9 В Рейнланде все девицы легкого поведения должны носить красные шапочки и банты на рукавах, как символы своего ремесла. .

За портовой круговертью, с мостика, наблюдал важный пассажир, ставший причиной усердия боцмана. Этим достойным человеком (и, по мнению матросов, совершенно излишним балластом) был наследник Фелиссии и владыка острова Вестридж – Мартин Эберлинг из Фалькберга.

Беспокойный гость соколом взирал на гвингаэльскую гавань, и на его тонких губах играла легкая улыбка. В ореховых глазах светился почти детский восторг, хотя Мартин Эберлинг уже перешагнул за грань молодости – этой осенью ему исполнилось тридцать три года. Подбоченившись, граф подставлял худощавое лицо прохладному ветру, иногда утирая брызги с высоких скул.

Своим туалетом граф оказал бы честь любому столичному приему. Длиннополый, черный кафтан с двойным воротом и узкими, расширенными к запястью рукавами выглядел так, словно не бывал в долгом путешествии. Темные, зауженные брюки, заправлены в высокие, до ослепительного блеска начищенные сапоги. Под кафтан надет жесткий вест, черный с серебряным узором, и белая рубашка с воздушным жабо. Голову Эберлинга прикрывала лихо заломленная треуголка, а на поясе висел палаш с позолоченной, корзинчатой гардой.

– Надеюсь, Гвингаэль готов принять Сокола из Фалькберга, – с усмешкой сказал капитан Рэкхэм, незаметно подошедший к знатному пассажиру.

– Хорошо бы обошлись без пушечного боя, – проворчал Мартин, не отводя взор от берега.

Сокол из Фалькберга, повторил про себя Эберлинг – это гордое прозвище он получил много лет назад во время восстания барона Людвига фон Брогга, более известного под кличкой Мясник. Его мятеж стал наиболее кровавым в истории Рейнланда, а сам фон Брогг прославился чудовищными деяниями. В те черные годины Эберлинг сполна испил чашу войны. Ему казалось, что еще вчера он скакал во главе тяжелой кавалерии, рубил головы врагов или корпел над картами вместе со своим учителем – прославленным стратегом Теодором фон Виндельбрандтом. Стоило напрячь воображение, и Мартин мог учуять дым пожарищ, сырую вонь застенков и жаркий, кровавый смрад поля битвы. Исчезли портовые склады – вместо них Эберлинг видел черные башни замка Верминштайн, у стен которого сложили головы тысячи храбрых мужей, в отличие от Мартина, не получившие громких прозвищ.

Восстание фон Брогга закончилось гибелью кровожадного барона, а Мартин к занятной кличке приобрел целую гору скверных воспоминаний. С тех пор минуло десять лет, и все эти годы Эберлинг провел в тени, избегая лишнего внимания. Сокол из Фалькберга со здоровой долей иронии коллекционировал слухи, ходившие вокруг его персоны. Мартина считали затворником, чудаком, годным лишь на подозрительные эскапады. То он внезапно отправлялся в странные морские экспедиции с праудландскими судами, то ездил в далекий Гальптран, к самой границе Великих Пустошей, где участвовал в раскопках у Исполиновых столпов. Сплетничали о таинственной болезни, которую он подхватил на далеких островах Осколочного архипелага, и о том, что он отринул истинную веру, уподобившись гнусным язычникам Лика Демона. Одно время им интересовался Орден Наследия, склонный проверять досужие басни, но могучие рыцари остались с носом, не найдя доказательств отступничества.

Вскоре Мартина окончательно сняли со всех счетов, чему он был только рад. Чудак из Фалькберга – шептались за его спиной острословы. Вертопрах – со смехом говорили дворцовые интриганы. Стерлись из памяти его ратные подвиги, политические амбиции и успехи в искусстве. Даже отец Мартина – благородный Уильям Эберлинг, маркграф Фелиссии – на вопросы о сыне лишь махал рукой и тяжко вздыхал. Его единственный наследник не проявлял интереса к политической жизни королевства. Уильям, перед тем как его сразила тяжелая болезнь, видел Мартина своим приемником на посту Маршала Рейнланда, но упорный отпрыск только смеялся над его увещеваниями.

Сегодня же ему было не до смеха. Эберлинг возвращался в Гвингаэль, дабы заменить хворого отца на Ассамблее Высоких баронов и принять участие в торжествах по случаю годовщины Конрада Благодетельного. Мартин считал Ассамблею сборищем крикунов, а чествование умершего двести лет назад человека попросту глупым, но отказать отцу значило подставить под удар честь семьи. О иных же, куда более важных причинах своего приезда в столицу, Эберлинг не распространялся.