Андрей Вейц-Ветер - Пламя в парусах. Книга первая

Дивясь своему внезапному бесстрашию, я двинулся вперёд. Ступал медленно и тихо, пригибался, льнул к тёмным углам и раз за разом сворачивал в сторону, противоположную той, куда двигалась недавно виденная мною тень. Красться по полу, скажу я вам, оказалось куда сложней, чем по подлеску. На ровных досках не поставишь ногу на мягкий мох, загодя не разглядишь кустарник и не удержишь ступню над веткой, что непременно переломилась бы под весом идущего. Здесь скрипучая половица мастерски таиться вплоть до момента, когда будет уже поздно её миновать. И потому шёл я как никогда медленно и аккуратно, раз за разом смахивая пот со лба.

Но по-прежнему куда как сильней меня беспокоил собственный иссякший страх. Это позже я узнал, что сердце не может терзаться вечно; что в моменты наивысшего испытания под силу ему сделаться твёрдым и холодным, будто камень. Отсечь всё лишнее и творить лишь то, что должно́. Но в тот миг… в тот миг я думал лишь о том, как бы отсутствие страха не сделало меня легкомысленным и неосторожным. Ведь легкомыслие не замедлило бы навлечь на меня новую беду, а бед и без того хватало.

Увы, так оно и случилось, беспокоился я не зря.

Оказывается, это моё хладнокровие – как и страх до него, – копилось внутри, аки вино в чаше. С непривычки сосуд этот переполнился очень и очень скоро.

Я достиг окна; достиг сплошного ряда шкафов, над одним из которых и развивалась терзаемая ночным поветрием гардина. Здесь было особенно ясно от лунного света, ясно и свежо. Библиотечная затхлость отступила, а я уже успел позабыть, сколь сладок аромат вольного ветра. Лишь несколько полок отделяли меня от спасения, но… беда в том, что тут заметить лазутчика было особенно легко. Самое открытое и светлое место во всей библиотеке – оно как раз здесь. Да ещё и лезть приходилось, помогая себе лишь одной рукой. Но делать-то нечего. И едва я схватился за полку, как…

– Измена!!! – вскричал вдруг бургомистр, голос которого в точности уподобился вчерашней грозе. Как ни дивился я своему нежданному бесстрашию, но сейчас даже оно дрогнуло. – Проклятия на вашу голову, презренные изменники! Змеи!.. Ядовитые змеи вползли в мой дом, а я о том и не подозревал! Стража!.. Скорее, всю стражу ко мне!

«Это убийца, – сразу же догадался я. – Нанёс наконец-то свой подлый удар». Но нет, я ошибся, ибо, оглянувшись, увидел всё ту же троицу дворян – живых и здоровых. Но уже не подле Архива, а выше – на третьем этаже антресоли. Неподалёку от того места, где сам я не так давно раздобыл…

– Не стоит, бургомистр. Мы уходим. Благодарим вас за ваше… радушие .

Слова эти принадлежали молодому дворянину, и голос его аж звенел. Как ни в чём не бывало, он развернулся и повёл свою величавую спутницу к лестнице, пока хозяин дома давился проклятиями, топал ногами и крушил всё вокруг себя. И когда я вновь приготовился лезть в окно, он изрёк то, что и меня вышибло из сапог:

– Воры! Мерзавцы! Моя священная коллекция!.. Вы отняли у меня всё, но украсть ещё и его! Украсть « draconi dracrin »!.. Это кощунство! Вы, святотатцы, будете прокляты, и все рода ваши понесут это проклятие до самого…

И так далее, и всё в таком духе. Бургомистр всё распинался и распинался самыми жуткими карами, извергал отборнейшую брань, рыдал, но дальше я его уже не слушал. Просто не мог. Даже если б очень этого захотел. Лишь в тот самый миг и не секундой ранее я опомнился, осознав, что именно занимает мою левую руку. Это была как раз-таки книга. Я по-прежнему прижимал её к груди, сам не ведая зачем – как если бы являлась она некой бронёй; щитом от тысячи моих слабостей. Кисть уже давно занемела, мышцы свело, но боль я ощутил, только когда вспомнил о ней. И боль эта была сейчас совсем неважна.

Я отнял от себя руку и увидел то, чего видеть не хотел. К груди всё это время я прижимал ни что иное, как эту треклятую «Драконью династию». « Draconi dracrin ». И, поняв, что глаза меня не обманывают, воля моя надломилась и лопнула, что перекаленная кузнечная болванка. Я… потерял себя в тот момент. Ненадолго, но всё же. В глазах у меня всё поплыло, и на себя я взглянул уже будто со стороны. Увиденный мною юноша, ничуть не изменившись в лице и ни капельки не таясь, бросил древний фолиант на пол перед собою, и добрым пинком отшвырнул его прочь. Шуму было предостаточно. Рукопись полетела кувырком, упала на пол небрежно распахнутая, проскользила ещё фут или два и замерла аккурат в луче лунного света. Корешок её по-прежнему хранил отпечаток зубов, а на переплёте алел мазок крови из порезанного пальца. Юноша же… я, – просто полез к распахнутому окну, не обращая ни крупицы своего внимание на происходящее вокруг.

Порыв ночного ветра, прохладного и девственно-свежего, – именно ему выпала честь изгнать это неведомое оцепенение из моей головы; и, притом, проделал он это с лёгкостью. Я будто очнулся ото сна. Я всё помнил и всё осознавал, я вновь мыслил здраво и, что самое главное, вновь всё чувствовал, как и любой нормальный человек. И я снова рыдал. Слёзы холодили мне лицо при каждом вздохе ночи, пока за моей спиной, из-за занавеси, нескончаемым потоком неслись жестокие угрозы и страшные проклятия.

Себя я обнаружил – именно что обнаружил – на внешнем карнизе, прижавшимся плечом к белёной стене. Очередной удар по дорогой одежде, – отец с матерью прибьют меня за такую небрежность. Плотная ткань занавеси трепыхалась у меня прямо над ухом, а внизу, у подножия дома, угадывался декоративный кустарник. Что творилось в самой библиотеке мне было не разглядеть, но оно и без надобности – и так всё хорошо слышно. Бургомистр рвал и метал, созывал стражу, которая очень скоро окажется тут, а знатная дама вместе со своим юным спутником просто сели в карету и уехали. Даже кучер погонял лошадок со свойственной их братии будничной меланхолией.

«Нужно скорее выбираться отсюда, – напомнил я себя. – Всё остальное – потом».

И верно. Я глянул себе под ноги, вниз, туда, где стену украшал кустарник. Высота не так уж велика, можно просто спрыгнуть… «Да-а, спрыгнуть, ну а пока летишь, – всем сердцем уповать на то, что случайно-надломленная ветка не пропорет тебе почку или же лёгкое». Не, так не пойдёт. Я вновь прижался к стене, на этот раз всей спиной, плюнув на побелку. Осторожно присел, ощупал выступ карниза под ногами, осмотрелся. Здание библиотеки и прилегающие территории всё больше походили на разворошённый улей, а это побуждало время попусту не транжирить. И вот, когда я уже решил, что ветка в боку – не самая высокая цена за спуск, ладонь моя нащупала небольшие уступы на ближайшем пилястре. Выбоинки, куда сносно помещались две фаланги втиснутых туда пальцев из трех. Благослови Гайо того зодчего, который решил, что это будет смотреться красиво.