Андрей Вейц-Ветер - Пламя в парусах. Книга первая

– Мама?.. – выдохнул я незнамо зачем. – Папа?!

Тишина. Разумеется, никто мне не ответил. Некому было. Вся деревня, за вычетом рыскающих тут и там гвардейцев, оказалась пуста. Ни следов битвы, ни тел, ни уцелевших.

И некому было ответить, что же здесь на самом деле произошло.

Не помня себя, я полез вперёд. Аккуратно, стараясь не тревожить царящую здесь разруху, как если бы мог, словном по звериным следам, прочесть о всём произошедшем. Но увы. Это всего лишь горелое дерево, истлевшие ткани и припаленные разбитые миски и горшки. Едва ли смогут они рассказать о многом. Обогнув очередную, торчащую словно почерневшая кость балку, я ступил на пол и что-то хрустнуло под подошвой моего сапога. Осколок закопчённого оловянного зеркальца – едва ли не самой большой ценности в доме. Дрожащей рукой я поднял его, пальцем стёр нагар. В нём отразился юноша, несчастный и напуганный, успевший где-то попачкать лицо в саже; а сажу ту прорезали натрое следы недавних слёз. То, естественно, был я сам, и впервые мне довелось таким себя увидеть.

Я бросил осколок, как если бы тот обжёг мне пальцы. Думал – порезался, но нет; это досада и горечь во мне сменились страхом до того внезапно, что я и понять ничего не успел. Спотыкаясь, ринулся я прочь из разрушенного дома, словно тот всё ещё полыхал жарким огнём, и, только отбежав на добрую дюжину ярдов, сумел-таки отдышаться.

Само это место, прежнее моё жилище, вмиг стало казаться мне озлобленным и чуждым. И хуже того, в голову мне взбрело, что всё это – моя собственная вина! Ни что иное, как жестокая кара за произошедшее в библиотеке. Возмездие за любопытство.

Хотя, нет. Не сходится… Никто в ту ночь меня не видел окромя той девицы, да и окажись оно иначе, разве не было б тогда погони? Что же касается её самой, то, будь я ей враг, и она наверняка бы просто бросилась на меня с кинжалом в руке прямо там, в том же проулке. На её месте я, пожалуй, – хотя и не сказать наверняка, – так и поступил бы.

Я хорошенька тряхнул головой. Запустил в волосы руки, хотя те были перемазаны сажей. «Что же это я такое несу? Напасть на юную деву? С кинжалом?! Да ни в жизнь!». На поясе у меня висела фляжка с водой. Я сорвал её, откупорил, вылил в руку и плеснул себе на лицо. Затем – ещё раз. Остатки допил. Прохладная вода не принесла облегчения, не утолила жажды, но, по крайней мере, вернула мыслям хоть сколько-нибудь ясности.

«Нет, это не может быть правдой. По крайне мере, не должно быть таковой! Тут что-то другое». Я вздохнул поглубже. Выдохнул. Вытер с лица. Бросил пустую флягу себе под ноги и вновь глянул на развалины. Они… просто были там. Просто сожжённый дом; не потушить уже никак, но и сильнее не сгорит. И, благо, нет никого под его обломками.

Не сказать, чтоб от этого прям становилось легче, но, по крайней мере, и хуже не делалось. Я подступил ближе, – уже смелее на этот раз, – протянул руку и… похлопал ладонью по сохранившемуся куску стены, будто то было плечо старого моего товарища. Ну и прочь побрёл. Без цели, просто, куда глядели глаза. Каждую мысль, что лезла мне в голову, я гнал, словно надоедливую муху. Жаждал покоя и тишины. Нуждался в них.

Шаг за шагом, я и сам не заметил, как вышел на дальнюю опушку. Высокие травы, властвующие здесь безраздельно, ныне изукрасились трещинами вытоптанных тут и там тропок, – словно этот твой лёд, крепящий прибрежную полосу зимнею порой. Впрочем, оно и не удивительно; раз гвардия взялась за расследование – следопыты исходят тут всё вдоль и поперёк. Такая уж у них служба, разнюхивать, выведывать да подмечать.

Тут-то меня и кольнуло, что охотничий домик здесь как раз неподалёку. Правда, его наверняка уже давно обнаружили и, как пить дать, всё там вверх дном перевернули. Беда, если оно и вправду так, но следовало взглянуть самому. Туда-то я и поспешил.

Кто бы ни был повинен в этих злодеяниях, но охотничий домик он тоже попытался сжечь. Благо огонь не пожрал его целиком; сейчас уже сложно сказать, отчего так. Крыша устояла, да и две внешних стены оказались нетронуты. Замок на двери был сбит. Значит, и вправду тут уже побывали. В дверь я ввалился, едва не вынеся ту с петель. Внутри никого.

– Эй! – крикнул я. – Есть кто живой?!

Тишина. Разве что крысы по углам шмыгнули. Царил тут бардак, да и пованивало неслабо. Всё из-за пушнины на просушки и заготовленного для засола мяса. Не уследишь, пару-тройку дней такое полежит, и все труды по забою и разделке дичи – насмарку.

«Пару-тройку дней… значит, всё произошло незадолго после моего отъезда».

По хлипкому, скрипучему полу я прошёл в соседнюю комнатушку. Туда, где на стойках хранились секачи, рогатины и охотничьи короткие копья. Кто не сведущ в охоте, обычно думает, что для хорошей добычи достаточно лука или арбалета. Это, разумеется, отнюдь не так. Только безумец пойдёт на вепря без доброго секача, а матёрому охотнику хватит рогатины и тяжёлого кинжала, чтоб взрослого медведя раз на раз забороть. Ныне же стойка пустовала, как и кадки для стрел, как и вешалки с плащами и жилетами.

Я не знал, что и думать. Да и едва ли мог думать хоть сколько-нибудь здраво в тот миг. Посмотрел, понял, что пропало всё оружие и вся амуниция, да и вон из хаты вышел.

На улице к тому времени заморосил дождик. Меленько так, небо-то вполне чистое. Хоть и хмурое. Я глянул вверх, всмотрелся в облака и… признался себе, что осталось ещё только в одном удостовериться. Вдохнул поглубже, протёр глаза и, с замершим сердце, шагнул за угол.

И уж лучше б я этого не делал. Лучше бы того, что там находиться, не видел.

Всё моё мужество, вся стойкость, все последние крохи самообладание сорвались в глубочайшую пропасть, и я отчетливо слышал тот звон, с которым они разбились о самое дно. Налетел ветер, зашуршал травами, принёс новые свежести на своём хвосте; но тут же и сгинул, только его и видели. Колосья и лес вдалеке вытянулись, замолчали. Ритуальный Никс-Кхортемский каяк, над которым я трудился чуть более двух лет, и которому совсем немного оставалось до завершения, – да что уж там, он, считай, уже был готов! – валялся у моих ног обожжённый и истлевший до самого днища. Теперь, не более чем бревно для растопки. Настолько невзрачное и презренное, что посади на него кота, брось их в воду, и зверь наверняка предпочтёт плыть сам, нежели спасаться на… этом. Я сжал кулак, хотел в сердцах садануть о стену, – со всей силы, пусть хоть кожу сдерёт, хоть пальцы переломает! – однако ослабевшая моя рука просто опала, а вместе с ней растаял и гнев. Пожалуй, ныне мне не хватило бы сил даже букашку в пальцах раздавить. Опустошённый, я побрёл прочь.

Словно призрак из страны несбывшихся чаяний, я плыл вперёд, отмеряя свой путь нетвёрдыми шагами. Только себе под ноги и глядел, ни на что боле не обращая внимания.