Андрей Вейц-Ветер - Пламя в парусах. Книга первая

Размышлял.

Отчаяние отступило, хотя своё сердце я по-прежнему ощущал под покровом её хладной тени; приутихла досада, склонили выи страх и озлобленность. Что произошло – то произошло, и с этим уже ничего не поделать. Лишь тёмная, грузная тоска поселилась в моей душе, хотя, как сейчас помню, именно в ней-то и затлели жаром те первые уголья.

Ноги привели меня обратно в деревню, и остановился я лишь тогда, когда выросла передо мной фигура благодетельного отца Славинсона.

– Гайо пресветлый… Неро, мальчик мой, что?.. Что с тобой приключилось?!

Я поднял на него свой взор. Хотел ответить, но, вместо того, не совладав с собой, упал священнику прямо в объятия и утопил лицо в складках мантии на его груди.

– О, святой отец!.. – взмолился я, вновь глотая горькие слезы. – Прошу, ответь: отчего всё так произошло? Откуда это несчастье на мою голову?!

– Ну-у, сыне, полноте. Случается. Сам знаешь, жернова мелют мелко. «… И факел, и звёзды, и пламя свечи – рождают и краски, и тени; как делает то благодетельный свет, поныне и в терньях, и в неги …»

Я поднял голову, отстранился, усилием всей своей воли сдержал влажное в глазах.

– Священное писание от Люция и Артея, третья арка, стих седьмой.

– Вообще-то тридцать седьмой, негодный ты юноша, – улыбнулся отче. – Будь ты моим учеником, и твои руки не знали бы отдыху от ударов лозы. Радуйся, что я лишь твой добрый друг и не более того.

Я… улыбнулся – неожиданно для самого себя. Осталось ещё место для радости.

– Так-то лучше. Пойдём, дружок. Чует моё сердце, тебе не помешает привести свои мыслишки в порядок, а мне, божеской милостью, как раз удалось раздобыть нам немного чая. Скажи, пробовал ли ты чай, Неро? Нет?! Ну-у, вот и попробуешь! Помниться, когда я был немногим старше тебя и… чуть менее сведущ священных истин, куль чая я выменял на серебряный самородок, размером с фалангу большого пальца. И был несказанно горд…

Отец Славинсон продолжил распаляться, расхваливая так и эдак этой свой чай, а я шёл рядом и молча слушал. Было что-то воодушевляющее и без малого чудодейственное в этой его простецкой болтовне. Что-то, что не позволяло улыбке покидать уста надолго.

Однако чай и впрямь оказался хорош. Согревающий и горький, он неплохо так прочищал мозги; совсем не чета нашим обычным травяным настоям. Гвардейцы разбили неподалёку от разорённой деревни лагерь и, уж не знаю, что там отче наплёл коменданту, но и его, и меня вместе с ним, принимали более чем радушно. Дозволили расположиться у костра близь полевой кухни, брать воду и есть из общего котла.

Пока суть да дело, с горячей кружкой в руках и со взглядом, застывшим на чьей-то неприличной зарубке на столе, я принялся копаться в собственных неуёмных домыслах. Собирал в одну кучу и тех недисциплинированных гвардейцев, и прибывшего чаандийца, и загадочную встречу благородных господ в библиотеки, и лишающую разума драконью книгу. И тот немаловажный факт, что книга эта оказалась похищена прямо на моих глазах. Так и эдак крутил я всю эту требуху перед мысленным взором, гадая, что с чем связано.

Уверен, всё это было чем угодно, но только не чередой проклятущих совпадений.

Один из гвардейцев, – едва ли многим старше меня, судя по виду, – подступил к отцу Славинсону и смиренно попросил его внимания. Объяснил, что ему, мол, весточка пришла, сын у него родился, и не лишним будет посоветоваться со святым человеком, какое имя дать мальчугану на первые подстрижины. Я слушал в пол уха. Чаёк попивал.

Меня интересовало вот что: сколь разумного в предположениях, что произошедшее – есть кара за моё самоуправство? Всё-таки, бывают вещи, которые простолюдину видеть не положено, и знать ему о таком просто незачем. Быть может, чему-то подобному я и стал свидетелем в ту ночь, и данный проступок просто не мог остаться безнаказанным?

Отхлебнул чаю.

Пугающие воспоминания о произошедшем в библиотеке по-прежнему терзали меня, но стоит быть честным с самим собой: никто меня не видел окромя той девицы и Гренно, привратника. Но он-то, думаю, и на смертном одре станет всё отрицать – своя шкура, всё-таки, дороже. И раз от них никакой опасности не исходит, тогда…

Я вновь прильнул к кружке, да так и замер от пришедшего на ум озарения.

Та дева!.. Та, кою я сперва принял за убийцу, так ловко шныряла она по теням. Она ведь появилась не из неоткуда, но проникла вмести с теми знатными. Вот же ж я дуралей, раз только сейчас это понял! Получается, все они обо мне в курсе, и этого уже не утаить!.. Беда. Хотя, если так-то оно так, и всё это́ – их рук дело, то возникает ещё вопрос: а почему бы им просто меня не схватить? Что за глупец способен упустить юнца на единственной дороге, но в силах прознать, где тот живёт, и послать душегубов в конец его пути?

Я отстранил горячую кружку ото рта. Облизнул обожжённую губу.

Ну-у… Разве что тот, который намерен сокрыть тайну столь великую, что каждому даже мельком о ней прознавшему не сносить головы! Ну и, если так-то поразмыслить, то, право же, я легко мог вообразить себе такого глупца . Бескомпромиссного, мстительного и коварного; не чурающегося грязных приёмчиков ради своих подлых замыслов.

Тут, о стол передо мной – с силой, что я ажно подпрыгнул, – грохнула жестяная миска. Чай пролился, ошпарил мне пальцы, а дыхание камнем встряло поперёк горла.

– Вот, – рыкнул один из гвардейских поварских. – Комендант велел накормить вас от пуза. Ешьте, пока дают.

Другая такая же миска упала перед Славинсоном, и в ней, как и в моей, исходили паром две поджаренных на огне колбаски в специях. «Отравлено!» – тотчас же подумал я. Но прежде, чем успел хоть что-нибудь из себя выдавить, отче схватил вилку о двух зубцах, наколол угощение и мигом себе в рот отправил. Даже и внимания ни на что не обратил, просто продолжил болтать с молодым гвардейцем, который, как мне показалось, как-то недобро на меня в тот момент поглядел. Сам же я застыл в ужасе.

Тем не менее худшего не произошло. Славинсон прожевал колбаску, проглотил, утёр рот рукавом и, как ни в чём не бывало, принялся за вторую. Молодой гвардеец с ним всё так же беседовал, а на угощение поглядывал без утайки и с явным аппетитом.

На меня боле не косился. Ком в своём горле я проглотил с немалым трудом.

– Что-то не так, мой мальчик? Ты прямо-таки с лица спал. А не ешь почему?

Я поглядел в свою миску, словно ожидал увидеть там червей. Их там не оказалось.

– Я не голоден, отче, благодарю, – выдавил из себя, отодвигая её прочь.

Тот только плечами пожал и отвернулся. Болтавший с ним гвардеец удовлетворил наконец своё любопытство, пожаловал Славинсону за труды небольшой горшочек, принял на чело святое знаменье, поклонился, да восвояси пошёл. Я ему вослед ещё долго смотрел.