Николай Могилевич - Понтификум. Пепел и грех

– Доминус, а почему бы не делать колокольчики из более лёгких металлов?

– Увы, Аристея, только когитион способен извлекать из себя сопоставимый с мизерикордией звук. Только круциарии могут слышать, как они звучат, и в этом наше преимущество. Учти, что на тебе их будет несколько, так что нужно привыкнуть к их весу. Теперь закрой глаза и сосредоточься на первом сигиле. Клеа – жизнь. Медленно подними руку с колокольчиком и веди её вправо, затем влево, – девушка подчинилась. – Теперь псалом сердцу твоему.

– Единая кровь, источник жизни. Бегущая, подобно потоку. Приводящая в движение члены наши. Откликнись на мой зов, – ученица зашептала слова молитвы. Первый сигил отделился от спины, рассыпался на десятки невесомых нитей и устремился через разбитые витражи наружу. Тихий, едва различимый звук проник в старую эклессию. Его могли слышать только Аристея и Валеад. Журчание ручья, шелест древесных крон, дыхание ветра и пение птиц – всё слилось в едином звуке, который издавал колокольчик. Через мгновение его заменил другой звук: ритмичный, пульсирующий, будто стук сердца.

– Теперь отсеки всё лишнее, Аристея. Ничто не должно помешать тебе в поиске жизни. Сколько сердец бьётся вокруг этой эклессии? – Валеад наблюдал за ученицей. Брови её поднимались и опускались, губы напряглись. Она силилась исполнить поручение доминуса. Прошло несколько минут, и Аристея открыла глаза. Колокольчик замер в руке.

– Дюжина, доминус. Дюжина сердец бьётся рядом с нашим убежищем. Две цапли, семь жаб, выдра и две черепахи, – девушка выдохнула и вернула колокольчик Валеаду. Тот повторил движение ученицы и через несколько секунд сказал:

– Ты забыла о маленьком тритоне, который свернулся под порогом этой обители, – доминус вернул колокольчик на пояс и хлопнул девушку по плечу. – Недурно, девочка, недурно.

– Столько звуков, столько образов. Я… Ах! – Аристея схватилась за голову и чуть не упала, однако её вовремя поддержал Валеад. Учитель опустил ученицу на мягкий мох.

– Сигил Клеа вернулся. Приучи разум гасить яркую вспышку, которую он вызывает. Рвение похвально, девочка, но оно может обернуться против тебя. Мизерикордия управляется истовым желанием соединить душевные силы с молитвенной формулой. Одно не должно перевешивать другое, – учитель покачал головой. – Нам обоим нужно отдохнуть. Завтра мы отправляемся в Падаль. Нам нужны припасы. Одной солониной сыт не будешь, – Валеад усмехнулся в бороду и помог Аристее устроиться на подстилке. – Добрых снов, девочка. Ты отлично справляешься.

– Добрых снов, доминус, – девушка плотнее закуталась в плащ и закрыла глаза. Луна скрылась за набежавшими тучами, напоследок уронив лучи на почерневший от времени и непогоды раздвоенный шпиль эклессии и двух беглецов, скрывающихся в святом месте. Болото потревожил размеренный колокольный звон. Затем с небес посыпался пепел.

– Я что-то слышу, доминус, – негромко произнесла Аристея. Сумрачная чаща шелестела на тысячу ладов. В стылом воздухе пролетали алые листья болотных деревьев. Девушка поправила капюшон плаща и оглянулась. Ей казалось, что пара деревьев слева теперь были на несколько шагов ближе к узкой тропинке, которую они избрали для путешествия. Небольшие дорожные лошадки путников тревожно фыркали.

– Будто тихие, едва уловимые шаги? – откликнулся ехавший впереди Валеад.

– Именно, – девушка сглотнула. В городе она всегда знала, чего ожидать от его обитателей, но здесь, среди коварных топей, уверенность улетучивалась. Даже присутствие наставника не спасало.

– Тебе нечего страшиться, девочка. Это крадущиеся древа. Они безобидны.

– Никогда о них не слышала.

– Мир огромен, девочка, и скрывает множество чудес. Крадущиеся древа всегда ищут источник воды. Если он иссякает, они вытягивают корни из земли и отправляются туда, где их снова будет питать родник, – Валеад обернулся и ободряюще улыбнулся. – Мы прибудем в Падаль через несколько часов, а потому, Аристея, я прошу тебя: ни одного упоминания о мизерикордии и колокольчиках. Мы – странствующие лекари, которые пытаются помочь несчастным душам, – наставник посерьёзнел.

– Да, доминус, но… – девушка на мгновение осеклась. – Если мази, припарки и отвары не в силах помочь бедным людям, почему я не могу попросить у вас колокольчики и вдохнуть в несчастных жизнь? Для чего вы учите меня, если я не могу использовать эту силу? – голос Аристеи слишком громко звучал в густом лесу. Валеад вздохнул и крепче сжал поводья.

– Потому что, дочь Ицилии, – с нажимом сказал Валеад. – Эклессия ищет нас, Аристея, а если эклессия хочет что-то найти, она найдёт. Уж я-то знаю не понаслышке. Скольких еретиков я отыскал для понтификара Мортоса, сколько раз те, кто только открыли в себе мизерикордию, отправлялись за мной в казематы братства Погребения, – голос Валеада дрожал. Ненависть, тлеющая глубоко внутри, была готова выплеснуться наружу. – Ни один не вышел обратно в угоду тому чудовищу, что зовётся понтификаром Мортосом.

– Тогда почему люди служат ему? Почему круциарии позволяют помыкать собой? Почему позволяют казнить невинных? Мизерикордия ведь всесильна! – Аристея нагнала учителя. Глубокая печаль затаилась в уголках глаз. Казалось, она была готова разрыдаться.

– Железная длань и длань дающая. Отврати глаза народа от врага внутреннего и милостиво бросай объедки руками эклессиаров. Посмотри мне в глаза, Аристея! – Валеад схватил девушку за руку и притянул к себе. Лошади почти касались друг друга гривами. Нечасто ученица слышала гнев в голосе наставника. Сердце застучало чаще, страх сковал тело. – Нет ничего всесильного! Я тоже думал, что мизерикордия способна на всё, и благодаря этим убеждениям я лишился глаза. Меня ищут псы эклессии, и теперь я всего лишь беглец, который пытается спасти дерзкую девчонку, которая думает, что на свете существует нечто всесильное! Мизерикордия не сильнее силентиаров, и уж тем более не сильнее понтификара Мортоса. Если ты будешь думать, что мизерикордия способна на всё, ты очень скоро погибнешь. И дело будет не в том, что ты плохо или хорошо освоила её, нет-нет! Тебя погубит самонадеянность и гордыня, – видя, что по щекам девушки заструились слёзы, Валеад смягчился. – Никогда не надейся на силу извне, всегда ищи силу внутри себя, девочка. Прошу, не повторяй моей ошибки, – Аристея не ответила ничего. Лишь позволила наставнику снова ехать впереди. Рыдания всё ещё сотрясали хрупкую фигуру, но где-то глубоко внутри девушка понимала, что Валеад прав.

День медленно близился к завершению. Кроны могучих деревьев закрывали небосвод, погружая болото в алый тревожный полумрак. С севера задувал холодный ветер, заставляя ветви двигаться, будто деревья были живыми. Что-то таилось в глубине чащи. Что-то такое же злобное и холодное, как налетавший ветер. Валеад и Аристея чувствовали это, то и дело погоняя уставших лошадей. Второй день они ехали от старой заброшенной эклессии, и предыдущая ночь истощила беглецов. Слишком беспокойными были топи, слишком пугающими были их обитатели. Той ночью им повезло. Быть может, грехи решили полакомиться кем-то ещё, быть может, ограждающий сигил Валеада отпугнул их. Не зря эти болота на западе прозвали Голодными топями. С заходом солнца грехи сгинувших в мутных водах людей поднимались из топкой почвы, выплывали из трясин и отправлялись на поиски нового вместилища.