Николай Могилевич - Понтификум. Пепел и грех

Девушка сжала его в руках, будто он был её последней надеждой. Кровь из раны на руке окрасила хрусталь багрянцем. Она перенесла столько лишений и ужасов, что, будь во флаконе даже яд, который отнимет жизнь, Аристея была готова. Бегство из Левантии, голод и год скитаний, лишения на пути, постоянный страх за свою жизнь. «Мизерикордия не всесильна» – так сказал ей доминус, и сейчас он лежал на грязном, пропитанном кровью полу умирая. Он не смог защитить Нэлу, её бедную сестру, не смог защитить Аристею.

Откупорив флакон, девушка выпила содержимое. Приторно-сладостный поток унёсся вниз.

– Славно, моя дорогая. Скоро ты будешь дома. Закрывай глаза, – леди вновь провела рукой по волосам девушки. Веки сами собой смежились, сознание мутнело. Мгновением позже Аристея обмякла на руках у леди.

– Дорогой, мы можем отправляться в замок, – женщина обернулась к мужчине. – Ты всё уладил?

– Почти, – отозвался лорд. – Мастер Мелед, я надеюсь, вам нет нужды повторять, что человек в стальной маске не должен знать ничего о том, что здесь произошло. Сообщите ему, что не нашли дитя.

– Всё будет зависеть от того, сколько золотых ведисов мне на ухо будут шептать всю дорогу до Альмадора, – человек в капюшоне скрестил руки на груди.

– Лучи серебряного солнца щедро одаривают верных ему, – лорд снял с пояса увесистый кошель и протянул наёмнику. – Кириан Лериаль ведёт дела честно. Здесь более чем достаточно и за твои услуги, и за твоё молчание, мастер Мелед.

– Что ж, Лику и не обязательно знать, что девка-то нашлась. Приятно иметь с вами, лордёнышами, дело, – подбросив мешочек, наёмник убрал его в сумку. – Ну, бывайте. Может, и свидимся ещё когда-нить, – он избавил трупы товарищей от ценностей и вышел в ночь.

– Только серебряному солнцу известно, мастер Мелед, – лорд едва заметно улыбнулся и подошёл к Аристее.

– Мама, пришли эклессиары! Ма… – тонкий девичий голосок сменятся сдавленным хрипом, когда лезвие меча пронзает живот. В доме царит полутьма. Единственная лампада у печи высвечивает ужас на лицах женщины и девушки, что сидят за столом, раскладывая карты. Страх перед святыми братьями заставляет их застыть на месте. Внутри женщины зарождается крик, когда она видит, как её дочь падает на грязный пол бездыханной. Яркий запах железа растекается среди ароматов ягод, трав и плодов, корзины с которыми стояли у стен.

– Ицилия, верно? – через мёртвую девочку переступает высокий человек, облачённый в чёрную, шитую золотом, робу. Злобный ветер треплет полы облачения незнакомца. Половину узкого лица закрывал белоснежный платок, а громкий голос заполнял комнату. Из-под остроконечного капюшона, на котором белыми нитями были вышиты строки молебнов, пронзительно глядели большие, как у рыбы, глаза. Маленькие колокольчики на поясе угрожающе закачались.

Женщина испуганно озирается по сторонам и видит, как из-за спины незнакомца выступают два закованных в доспехи храмовника. С клинка одного из них всё ещё капает кровь её дочери.

– Нэла! Моя маленькая Нэла! – с криком Ицилия бросается к телу девочки и обнимает его, заливаясь слезами. Девушка же молчит, забившись в тёмный угол. Тяжелое дыхание с хрипом вырывается облачками стылого пара.

Эклессиар рывком поднимает женщину с пола и припечатывает к стене. Глиняная посуда падает с полок и разбивается на десятки черепков. Чёрная бархатная перчатка описывает в воздухе дугу и на щеке женщины расцветает алое пятно. Следом в воздух поднимается рука в белой перчатке:

– Я задал вопрос, падшая! Отвечай! – ещё одна пощёчина бросает несчастную на пол. – Следите за девкой в углу. Эта тварь скрывала ее от круциариев всё это время. Только Скорбящему известно, чему она смогла её научить, – храмовники начали приближаться к забившейся в угол девушке.

– Аристея, беги! Прошу, беги! – кинжал, спрятанный в рукаве платья, оказался в руке женщины, будто повинуясь неслышному приказу. Вскакивая, она направила лезвие в лицо эклессиара. С влажным звуком оружие вошло в правый глаз, орошая лицо Ицилии кровью. Служитель бога зашёлся криком:

– Вертио, длань могучая, подчинись моей воле, стальной хваткой раздроби кости врагов моих!

Колокольчики протяжно зазвенели, и Ицилия, будто кукла, зависла над потолком. Затем послышался сухой треск, и теперь пришла очередь женщины вопить от боли: суставы рук и ног выкручивались, обнажая кости, будто она была растянута на невидимой обычному глазу дыбе. Женщина выла, стонала и орала, но не могла вырваться из хватки мизерикордии.

– Что, гнусная еретичка, думала, скрылась от меня, когда бежала из Витровера? Я пёс господень, Ицилия, и нюх на Опалённых Милостью у меня прекрасный, – эклессиар вытащил из глазницы кинжал и отшвырнул прочь. Храмовники рванулись к нему, но он жестом остановил их. – Следите за девкой! Ицилия хочет, чтобы мы отвлеклись.

Однако Аристея не могла даже закричать. Она открывала рот, но лишь хватала ртом воздух. Девушка видела, как калечат её мать, как служитель Скорбящего, зажимая рукой кровоточащую рану, шепчет ещё один молебен и хватает Ицилию за горло, но не могла ничего сделать. Разум отчаянно пытался вспомнить пассы, которым её учили, но руки отказывались двигаться. «Я ведь всегда давала отпор, всегда могла постоять за себя. Почему сейчас я не могу пошевелиться?» – Аристею поглотило отчаяние. Храмовники приближались, лишая девушку последней надежды. Мимо них она ни за что ни проскочит.

Эклессиар потянул носом и сплюнул кровью:

– От тебя несёт мизерикордией, а ты используешь её себе во благо, и дитя своё поучаешь делать так же. Святая эклессия расценивает это как предательство веры и понтификара, – он заглянул в глаза Ицилии. В них плескалась горечь утраты и печаль. Он хотел отыскать в них страх и насытиться им, но вместо страха увидел лишь холодную решимость той, что была готова идти до конца.

– Ты… слепец, Валеад. Знал бы, кто такой Мортос на самом деле… – Ицилия зашлась кашлем.

– Назови тех, с кем была в сговоре! Назови имена предателей из ордена Серебряного Солнца, и тогда твою любимую старшую дочь, твою плоть и кровь, не тронут.

– Думаешь…, – Ицилия сплюнула кровью. – Думаешь, Валеад, я поверю псу эклессии? Моя девочка… – она повернула голову в сторону Аристеи, которую уже схватили храмовники. – Она уничтожит вас. Так сказали карты.

– И сказал Леондор Босой: «Всякий, отвергающий отца нашего, падёт в бездны глубокие, и не будет ему очищения, не будет ему облегчения и не будет ему прощения». Смотри на свою мать, Аристея. Если не расскажешь всё мастеру Тосу в подземельях, он выдумает для тебя судьбу гораздо худшую, – Валеад зашептал молебен, и на глазах у девушки от тела Ицилии с влажным чавкающим звуком отделились сначала ноги, а затем руки.