Николай Могилевич - Понтификум. Пепел и грех

Огромный, неимоверно тяжёлый и вычурный, он ударился о мощёные плиты с жутким громыханием и покатился в толпу, давя тела, головы, кости, забрызгивая камни площади кровью. Колокол покатился, рождая оглушительные крики, ломая руки и ноги тем, кто пытался убежать от него. Наконец, он треснул и замер у эшафота, расколовшись на пять окровавленных частей.

Люди бросились вон с площади. В панике сервусы топтали детей, стариков и нищих, охаживали друг друга кулаками, втыкали пальцы в глаза, лишь бы только убраться подальше. Площадь вмиг наполнилась рыданиями, стонами, ором, плачем и истерическим смехом. Люди спотыкались, топтали тех, кто уже лежал на камнях, плевались кровью и сражались за право первыми сбежать из страшного места. Никто не придал значения тому, что из тела Атронии так и не вышел грех.

Где-то в толпе на камни упала мать с ребёнком. Прежде чем она успела встать, малыша растоптали вонючие грязные башмаки оборванцев, которые локтями пробивали себе путь с площади. Какой-то пьяница бегал среди тел, а из обрубка левой руки хлестала кровь. Безумная обнажённая распутница хохотала и молилась посреди всего этого. Кто-то стонал и полз, волоча за собой переломанные ноги, раненые молили о милосердии, выли о спасении. Эклессиар призывал людей опомниться: взывал к Скорбящему, осенял двуперстием. Никто не слушал.

В сей, шестой день месяца Объятий Девы, звериный ужас и страх овладели жителями Левантии. А на всё это глядели уродливые изваяния грехов и мёртвые каменные глаза святых со стен собора Лиходеев.

Менд застыл на месте, как громом поражённый. Он не мог отвести взгляда от окровавленного колокола. Внутри он заметил ту самую слепую девочку, что кровью выводила на позеленевшей от времени бронзе надпись: «И сыновья пожнут ярость отмщения за грехи отцов».

Менд заснул ближе к утру. Усталость могильной плитой прижала тело к кровати, и в темноте под веками бесконечным круговоротом мелькали образы пережитых им потрясений: десятки тел, сотни умирающих, и он сам там, где смерть собрала обильный урожай. Спина немилосердно ныла, руки готовы были отвалиться – так много тел он никогда не передавал мастерам погребения.

Эклессиар стенал и вопил на помосте, обращался с молитвами к Скорбящему, но и пальцем не пошевелил, чтобы помочь Менду. До прихода мастеров трупных дел сын палача справлялся со множеством мертвецов один. Если бы он не был привычен к запаху мертвечины, давно потерял бы сознание от миазмов, которыми полнилась площадь Лиходеев. «Грядёт два бедствия, а после не будет спасения никому в этом городе, ибо придёт Она» – это была последняя мысль, за которую уцепилось сознание, прежде чем ещё один кошмар накрыл юношу мрачной вуалью.

Менд смотрел на чеканные черты лица лорда Дераля за пологом паланкина. Пышный воротник мягко колыхался, когда человек, подставивший егеря, кивал и говорил сильным, красивым голосом:

– У нас много общего, мастер Менд не так ли? Я давно хотел познакомиться с тобой. Присаживайся. Встреча в катакомбах была мимолетной, а мне нужно знать больше.

Рука стражника откинула расшитый полог, и юноша сделал шаг вперёд, чтобы лучше рассмотреть сидящего внутри лорда. В следующий миг из паланкина Менду под ноги выкатилась голова. Голова понтификара Мортоса: алые губы, посиневшие, тронутые разложением; глаза, затянутые бельмами. Вычурный венец, украшенный драгоценными камнями, покатился по мостовой, и юноша наклонился за ним. Будто живя собственной жизнью, рука Менда протянула лорду Дералю знак власти над Понтификумом. Вслед за первой, из паланкина выкатилась ещё одна голова, и ещё – поменьше. Бенедиктар – второе лицо в стране после понтификара – и его сын.

Нихилус махнул рукой, и, повинуясь жесту, Менд забрался внутрь. На подушке напротив него лежал округлый предмет, который был ему до боли знаком. Юноша наклонился и поднял за короткие волосы собственную голову!

Сын палача похолодел. Либо тело не могло двигаться, либо сам Менд не мог понять, есть ли у него ещё тело. Лорд Дераль одобрительно кивнул и улыбнулся. Пряная, густо пахнущая железом кровь, начала вытекать из разомкнутых губ, струиться по подбородку. Нихилус кивнул ещё раз, сверкая глазом из цветного стекла, и его голова, покачнувшись на мгновение, всё же осталась на месте. Высокий воротник прятал след от топора, а лорд посмотрел на Менда мёртвым взглядом и улыбнулся в последний раз.

Несмотря на неспокойную ночь с тревожными снами, утро принесло непрошеную бодрость, а день обещал встречи и новости. После вчерашней казни город будет стоять на ушах. Наверняка патрули усилят, чтобы подавить любые зарождающиеся волнения.

«Сто чумных возов! Этак работы будет столько, что отправиться на запад к Эшералю получится не раньше лета. Сейчас начнётся свистопляска, и в казематы хлынут те, кто по злому навету вдруг окажутся причастны к падению колокола. А пока этого не произошло, нужно раскопать ответы» – умываясь у бочки во дворе, Менд размышлял о том, как будет искать таверну в районе Дома Ночи. Дочь егеря наверняка не будет довольствоваться кошелём Нихилуса и снова придёт в палаческий дом. Юноше не хотелось оставлять её на произвол судьбы. Рядом с ним она хотя бы проживёт чуть дольше.

Менд успел позавтракать и быстро прибрать в доме, когда ворота тихонько скрипнули. Девушка заглянула во двор, но осталась у ворот, когда сын палача выглянул в окно. Она лишь едва заметно кивнула ему. В самом деле, пора идти. Менд запер ворота и пристально посмотрел на дочь егеря. В ней всё ещё теплится уверенность в том, что она узнает, почему её отца подставили.

– Значит, ты пришла, – сказал юноша, просто чтобы убедиться, что это не очередное видение. Девушка не отвела взгляда. Наоборот, она смотрела вызывающе.

– Пришла. А что прикажешь делать? Я же сказала, своими деньгами лорд не заставит замолчать совесть. Так что пошли в ту таверну, – от былой угодливости и страха, казалось, не осталось и следа. Быть может, дочь егеря раскусила мастера заплечных дел? Как бы то ни было, она развернулась, шелестя платьем, и было двинулась вверх по улице, но Менд заступил ей дорогу.

– Что ещё? Если ты опять собираешься кого-то казнить до полудня, то мы точно управимся. Таверна на юге города, – она нетерпеливо постучала ногой по земле и закуталась в изодранную шаль. Сегодня небо вновь затянуло пеленой свинцовых туч, а холодный ветер трепал подол платья дочери егеря.

– Как тебя зовут? – неожиданный вопрос заставил девушку недоверчиво посмотреть на Менда, будто он задумал нечто зловещее. Простой вопрос из уст палача обычно предшествовал пыткам.

– Орилин. Не представляйся, мастер Менд. Твоё имя мне известно. Пойдём.