Eвгения Монастырская - Ургол

Мариголь почему-то глупо улыбнулась и зажмурилась.

– Я открою глаза, и кошмар исчезнет, – шепнула девушка непослушными дергающимися губами.

В детстве не раз успокаивала себя подобным образом, когда оставалась одна в своей темной спаленке, и ей мерещились шевелящиеся по углам тени.

Набравшись мужества, Мариголь разомкнула веки. На нее не мигая уставились круглые янтарные глаза с черными точками зрачков. Существо почти полностью вползло на судно. Отдаленно напоминая огромного двухметрового тритона, оно подрагивало серой кожей с размытыми желтоватыми пятнами. По бокам удлиненной головы слегка трепетали тонкие нежно-розовые жабры. Тритон раздул крошечные ноздри, тихонько фыркнул и открыл пасть, усеянную мелкими острыми зубами. В глотке чудовища бешено метался ярко-красный узкий язык. Раздалось стрекотание.

– Миларапы! – раздался вопль Совгора.

Она узнала этого тритона. В библиотеке замка висела пара гравюр с изображением миларап, пугающих и одновременно притягивающих. В детстве она могла часами простаивать перед ними, с каким-то странным любопытством разглядывая леденящие кровь сцены. Большие чудища с когтистыми лапами облепившие судно, пожирали носившихся в панике моряков с искаженными от ужаса лицами. Надпись под гравюрами гласила. «Миларапы, атакующие судно».

«Насмотрелась – пронеслась в голове, – не стоит в нежном возрасте упиваться кошмарами. Однажды они могут прийти к тебе наяву».

Отрешенно, будто во сне, она наблюдала, как миларапа неторопливо повернул голову к бьющемуся, как рыба на крючке, воющему Совгору. Тритон шумно втянул воздух маленькими ноздрями и медленно, будто ленясь, направился к старику, заскрежетав когтями по палубе. Совгор пытался отползти, но руки не слушались его. Он бестолково елозил ими по палубе, распластавшись на досках, извиваясь, будто огромная издыхающая, агонизирующую лягушку, с перебитым хребтом.

Из оцепенения Мариголь вывел удар руля, пришедшийся по ребрам.

Миларапа уже ухватил старика за башмак. Мариголь дрожащими руками вынула из ножен спрятанный под одеждой кинжал. Вскочила на ноги, ей показалось, качка уменьшилась и она, нелепо приплясывая, стараясь сохранить равновесие, приблизилась к серой гадине. Ступня Совгора наполовину скрылась в пасти тритона, послышался хруст, старик завизжал, а глаза его налились кровью и вылезли из орбит.

Девушка занесла руки с кинжалом над головой, целясь в череп чудовища. Из-за качки удар пришелся в шею. Миларапа взвыл, из раны в лицо Мариголь брызнул фонтан желтоватой зловонной жижи. Он выпустил изжеванную окровавленную ногу старика. Мариголь замутила, но она вновь сделала отчаянный выпад в сторону тритона. Кинжал вспорол бледную серую шкуру, в разрезе показалась блестящая кость черепа. Миларапа лязгнул зубами и ухватил ее за полы кафтана, тряхнул, оторвал большой лоскут. Она рухнула на палубу. Чудовище выло и надвигалось на нее, мотая из стороны в сторону окровавленной головой.

– Ну что дрянь, – трясущимися руками девушка наставила острие кинжала на серую морду. И вдруг отчетливо осознала, она может победить гадину. Убить его! Искрошить! Измельчить на сотни серых окровавленных кусочков.

Уже собираясь броситься на тритона, Мариголь увидела страшные глаза старика, его распахнутый в беззвучном крике рот и дергающийся палец, указывающий на что-то за ее спиной. Она уже знала, что находится у нее за спиной. Конечно, ведь эти твари никогда не нападают в одиночку! И на гравюрах всегда изображалось несколько миларап! Услышала стрекотание. Успела обернуться и отскочить, когда первое чудовище сделало выпад. Еще одно карабкалось на судно.

На мгновенье мелькнула мысль броситься за борт. Но вдруг краем глаза она увидела дверной проем каюты. Ей казалось, она бежит к своему убежищу слишком медленно, как в кошмарном сне с трудом передвигая свинцовые ноги, в ставшем вдруг вязком, плотном пространстве.

Она едва успела захлопнуть дверь перед оскалившейся мордой, мельком увидев страшные молящие глаза Совгора и простертую к ней руку. И последним судорожным усилием задвинула засов.

Крик старика перекрыл стрекотание миларап. Он звал ее, звал по имени. Из последних сил она подперла спиной дверь, боясь, что та не выдержит ударов когтистых лап.

– Прости… прости… не могу больше, – повторяла Мариголь, раскачиваясь как заведенная безумная кукла, – не могу, не могу, не могу…

В дверь еще немного поскреблись, а потом она услышала удаляющиеся шарканье.

Через мгновенье раздался вопль старика, переходящий в булькающий захлебывающийся визг. Мариголь с размаху ударилась затылком о дверь, прокусила нижнюю губу и потеряла сознание.

Когда она открыла глаза, сквозь дверные щели проглядывали лучи солнца. Голова трещала, а на затылке вздулась огромная шишка. Мариголь застонала; в ушах еще звенел предсмертный крик старого моряка.

Она долго прислушивалась, приложив ухо к двери. Но снаружи раздавался лишь тихий плеск волн. Наконец, сдвинув засов, осторожно высунула голову. Светило яркое солнце. Палуба была пустынна.

Выбравшись из каюты, девушка увидела окровавленную, изодранную в клочья одежду старика и подсыхающую лужу крови. На корме лежала скрюченная человеческая кисть.

Океан был тих и спокоен, а течение все-также несло корабль в неведомое.

Девушка опустилась на палубу и разрыдалась.

Мариголь давно потеряла счет времени. Иногда начинала бредить: казалось, – это всего лишь сон, принесенный Черлом, украденный у сошедшего с ума заезжего моряка.

– А – а, а – а, – страшно подвывала она, вторя свистящему ветру. Сомнамбулой шатаясь по палубе или вцепившись в шершавую мачту, корчила непристойные рожи проплывающим облакам, грозила им кулаком, плевала в небо…

Взвыть бы так, чтоб навек потух, окунулся во мрак страдающий разум. Стать ничего не понимающим животным: жующим, фыркающим, незаметно стареющим. И когда придет конец времен, она даже не осознает этого. И когда прильнет к ее телу зеленоватый ургол… она даже не поймет. Глянет тупо в его глаза-щели, в бездонные трещины, улыбнется… и он накроет влажно-ледяным ртом ее губы – полнокровно-горячие. И когда не станет ее… она даже не заметит.

Где- то есть земли? Чистые, свежие? Свободные? Есть еще люди на этой планете, или все они теперь – ургол? Где та Чистая Земля? Кто-то успел спастись на кораблях? И сейчас с тоской и надеждой вглядывается в бескрайний океан, вцепившись потрескавшимися руками в борт своего судна?

Если перестает верить, – бросится в холодную воду. И пусть прожорливые рыбы растащат ее никчемное тело на тысячи аппетитных кусочков.

Ургол, ургол, – слышится в плеске волн… ургол, ургол, – свистит в завывание ветра. Она зажимает пальцами уши, зажмуривает глаза. Ургол, ургол – звучит в голове…