Eвгения Монастырская - Ургол

Дизайнер обложки Наталья Варламова

© Eвгения Монастырская, 2020

© Наталья Варламова, дизайн обложки, 2020

ISBN 978-5-0051-2351-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Мариголь стояла на площадке, венчающей главную башню ее замка, наблюдая, как догорающий закат усердно покрывает позолотой верхушки деревьев. От каменных стен до самого горизонта тянулся безбрежный лесной массив, в центре которого предки Мариголь много веков назад заложили первый камень фамильной твердыни.

Уже неделю тревога не покидала ее. Она вдохнула вечерний воздух и поморщилась. От соседних болот шел неведомый дух – ветер доносил едва уловимый запах сладковатой гнили. Кто-то говорил, – так выходят болотные газы. Иные, бормотали – болота ожили.

В деревне стало нехорошо. Люди ходили хмурые, опустив затравленный взгляд в потемневшую почву. Сетовали на скот, птицу – молоко скисало прямо в коровьем вымени, а куры будто взбесились, жестоко дрались, выклевывая друг у друга глаза.

Утром кухарка дрожащими руками протянула белый узелок.

– Крестьяне принесли яйца, – сказала глухо, и отвела глаза.

Осторожно положила узелок на стол, брезгливо развела концы ткани. Дюжина яиц. Черных как смоль.

Мариголь охнула, отшатнулась.

– Теперь… они все такие, – прошамкала старуха, – Куры несутся только черными… будь они не ладны!

А птицы… чудесные птицы Витайского леса, стаями покидали родные края, и уже не было слышно их пения. Лес опустел. Стал безмолвен и дик. Казалось, он почернел, будто обуглился. Стволы деревьев меняли цвет, а листья желтели и падали на землю сморщенными трупиками.

И еще… крысы. Крысы! Застывали столбиком у своего зловонного лаза, и долго смотрели прямо в лицо, будто изучая, осмысливая, прикидывая что-то…

Небольшой замок, возвышался на горе. У подножья ютилась деревенька с двадцатью домами. С тех пор, как родители Мариголь бесследно пропали при переходе через Туварские горы, хозяйство пришло в упадок. Обслугу и стражу пришлось распустить. Замок постепенно ветшал. Ветер гулял по узким коридорам, плесень въелась в камни стен, и кое-где зазмеились трещины.

Мариголь жила уединенно. Приходящая кухарка готовила незатейливую стряпню. Изредка наезжали дальние родственники; возмущались, призывая Мариголь образумиться, просить место при дворе и найти выгодную партию. Она лишь отмахивалась от назойливых советов озабоченных тетушек. Слишком ценила независимую жизнь. Днем седлала лошадь и отправлялась скакать по окрестностям. Подолгу бродила в лесу, наблюдая жизнь его обитателей. Шепталась с травами и цветами, ласкала ладонью шершавые стволы старых деревьев и часами плавала в прозрачных озерах, растворяясь, забывая обо всем на свете.

А вечерами поднималась в библиотеку отца, просиживая до рассвета за чтением древних толстых томов. Иногда брала в руки старую лютню матери, и, устроившись у окна, наигрывала грустные певучие мелодии; звуки неслись, таяли в вечерних сумерках. И в эти моменты ей казалось, судьба готовит ее к чему-то большому и важному. Нужно лишь подождать, прислушаться, уловить.

Однажды у стен замка остановился путник и попросился на ночлег. На нем был длинный синий плащ, а на голове красовался щегольски заломленный бархатный зеленый берет.

– Валентин, – представился незнакомец, и поправил за спиной котомку, с торчащим треножником и краешком выглядывающей палитры.

Молодой художник направлялся в Ромерунг. Друзья давно звали его в этот благодатный город, подыскав выгодные заказы – делать вывески и писать портреты вельмож.

Вместо одной ночи, живописец провел в замке три дня. С первых же слов Мариголь и Валентина потянуло друг к другу. Они начали говорить обо всем на свете, перебивая, споря, хохоча и прерываясь лишь на недолгий сон. С удовольствием пили вина из старых погребов, без устали гуляли по лесу, листали пыльные книги, а вечерами она играла ему на лютне, а он сделал эскиз ее портрета.

Прощаясь у ворот замка, она закрыла глаза, не в силах выносить его тревожный, робкий, вопрошающий взгляд. И ощутила на своих губах его губы – горячие, ненасытные.

Так начался их роман, но виделись они не часто. Иногда художник гостил в замке, или девушка отправлялась на пару дней в Ромерунг.

Мариголь решила обучиться живописи, твердо уверовав – в этом ее призвание. И в перерывах между страстными ласками, Валентин учил делать ее первые наброски.

Она улыбнулась, вспоминая светлые волосы Валентина, трогательную худобу его тела, глубокие серые глаза. Проводила взглядом догорающий закат. Запах доносившийся с болот усилился. В спальне Мариголь плотно закрыла окна. Забралась в огромную кровать, натянула тяжелое одеяло. Заснуть удалось лишь под утро. Сон ее был тревожен; привиделись странные зеленолицые существа, слышался крысиный писк.

На следующий день в замок пришел незнакомец. Долговязое тело было облачено в яркую, но покрытую серым слоем пыли одежду. Глаза обращены внутрь, прикрыты ресницами, будто он не хотел выпускать притаившуюся внутри тревогу, тоску. Мозолистые руки сжимали шест, конец которого венчал потрепанный красный флаг с изображением оскалившейся черной крысы.

Мужчина отвесил глубокий поклон и представился:

– Дигар. Странствующий крысолов.

– Баронесса фон Лимистонг, – Мариголь слегка наклонила голову.

Крысолов нерешительно мялся на месте, время от времени вскидывая затравленный взгляд глубоко посаженных глаз.

– Издалека? – она попыталась продолжить разговор.

– Да… – голос был глухим, хриплым.

Мариголь окинула взглядом его сутулую фигуру, изрезанное глубокими морщинами лицо. На правой щеке, сквозь щетину проглядывал пунцовый недавно затянувшийся шрам.

Они сидели за длинным столом, в просторном зале трапезной. Когда-то здесь гремели веселые рыцарские пиры, на жаровнях вращались кабаньи туши. Звенели серебряные бокалы, неслось нетрезвое пение. Маленькой девочкой она любила носиться по залу, среди всей этой кутерьмы, ее обдавали брызги вина, и каждый мужчина норовил потрепать огромной ручищей ее непослушную рыжею шевелюру.

Теперь в трапезной было холодно и сыро. Огромный камин, украшенный лепниной с изображением скачущих рыцарей, потемнел и облупился. Его давно не топили – забился дымоход. И лишь развешанные по стенам пыльные гобелены с изображением батальных сцен, да тускло поблескивающие по углам щиты, украшенные вставшими на дыбы оскалившимися львами и дубовыми листьями, напоминали о былой жизни.

Крысолов сидел, сгорбившись, нависнув над столом, терзая желтыми щербатыми зубами перепелиное крылышко. Уткнувшись в тарелку, не поднимал укрытых ресницами глаз. Пожилой, уставший мужчина, чем-то крепко напуганный, сломленный и поникший.