Eвгения Монастырская - Ургол

Лес закончился, и до горизонта виднелись лишь бескрайние зеленые поля. Мариголь облегченно вздохнула и улыбнулась. Распаковала баул и только сейчас поняла, что ничего не ела и не пила с тех пор, как покинула замок. Воздух был чистым, свежим и маленькие птички с зелеными хохолками весело щебетали в кустах у дороги. Как давно она не видела, не слышала птиц!

Она кидала пичугам крошки хлеба, сама с удовольствием съела два кругляша сыра. Ласточка спокойно пощипывала сочную зелень.

Блаженно вытянувшись на мягкой траве и глупо улыбаясь, посасывая вино из бурдюка, Мариголь принялась наблюдать неспешно плывущие облака. Казалось мир, вновь принял свои привычные очертания. Ушла муть, исчезло наваждение. Она сделала большой глоток. Ургол еще не проник сюда. Да и так ли страшны эти твари? И существуют ли они вообще? Ведь она не видела ни одного! Просто померещилось что-то в ночи из окна замка. Виноваты во всем крысы… крысы! А ургол… всего лишь байки!

Зажав в пальцах бурдюк, незаметно для себя она крепко заснула.

Почувствовав мягкие, ласковые прикосновения к своему лицу, Мариголь разомкнула веки. На нее глядели красивые, обрамленные длинными ресницами глаза Ласточки.

– Ну и проспала же я!

Солнце клонилось к горизонту. Теперь не добраться до города к вечеру. Зато настроение ее поднялось, она почувствовала прилив сил и звонко чмокнула Ласточку в пушистую морду.

Отдохнувшая лошадь шла легким галопом. Уже глубокой ночью Мариголь увидела на холме с трудом различимые, темные стены Ромерунга. Городские ворота оказались открыты, и она удивилась, не обнаружив привычных стражников с факелами.

«И здесь крысы. Люди прячутся» – девушка нахмурилась. Но как только копыта Ласточки зацокали по мощенной булыжником мостовой, сердце ее наполнилось восторгом.

Она, наконец, здесь! С силой сдавила ногами бока Ласточки, и та, отзываясь, торопливо заскользила по камням узких улочек.

«Валентин!» – Мариголь хотелось завопить во весь голос, чтобы проснулся, вздрогнул этот понурый, сонный город.

Его дом. Его мир. Наш, наш мир! Теперь они не расстанутся. Его сердце – ее родина. В его объятьях найдет она приют, спасение. Кошмар растает, морок отпустит. Уйдет боль.

Его дом! Сколько ночей в этом доме они переплетались телами, пальцами, мыслями и пили, пили друг друга, не в силах насытиться.

Шорох грубых льняных простыней, бой часов на главной городской башне, отмеряющий каждый новый час их любви, час открытия, час откровения.

Сердце Мариголь колотилось, на мгновенье ей показалось, она задохнется. Спрыгнула с седла, наспех привязала Ласточку к кованым поручням крыльца.

Дверь оказалась открытой. Она стремительно взлетела по лестнице на второй этаж.

– Валентин! – хрипло крикнула, и каблуки ее сапог дробили тишину старого дома.

Через пару секунд, она увидит его глаза, улыбку. Восторг! Она окунется в него, зажмурившись, броситься!

Дверь его комнаты.

– Валентин… – из пересохшего от волненья горла доносился лишь хриплый шепот, пальцы дрожали, а сердце колотилось где-то в горле.

Схватила горячей рукой холодную медь дверной ручки. Рывком распахнула. В нос ударил привычный запах масляной краски и загрунтованных холстов.

Он спал, забравшись с головой под одеяло. Будто маленький мальчик, решивший спрятаться от дрожащих теней предрассветного утра. Лунный свет заливал знакомую до мелочей комнату.

Мариголь бросилась на кровать, ощутив знакомую мягкость перины.

– Рыцарь мой, ты остался таким же неженкой! – шепнула, зарывшись лицом в одеяло. И вдруг расхохоталась от счастья, от облегчения.

– Валентин… – обняла укутанное в одеяло тело. Накрыла его собой. Прижалась, дрожа и почувствовала, что плачет.

Он зашевелился. Мариголь рывком откинула одеяло с его головы…

И закричала. Она кричала, но не слышала своего крика. На нее уставились узкие глаза – щели, мелко затряслась безволосая голова, открылся вялый безгубый рот… и запах… запах… запах плесени!

– Ургол, ургол… – родилось клокотание в глубине горла зеленолицего существа.

Позже она могла вспомнить только ступени, мелькавшие перед глазами. Сбегая вниз, оступилась, упала, больно ударилась подбородком о нижнюю ступень, прикусила язык, и рот заполнил солено – сладкий вкус крови. На четвереньках вывалилась на улицу, слепо боднув головой тяжелую кованую дверь.

Ласточка странно посмотрела сверху вниз на свою хозяйку, тихонько заржала и натянула поводья. А Мариголь, сидя на коленях, не в силах подняться, обхватила голову руками, и тихонько завыла, раскачиваясь взад вперед, кусая до крови дрожащие губы.

Город оживал перед рассветом. Шевелился. Осветились узкие окна мерцающим пламенем свечей. И она видела, – из глубин комнат смотрят глаза – щели, кивают зеленоватые лица, поблескивают безволосые черепа.

– Ургол, ургол – шептал источающий смрад город. Город, который когда-то был городом людей.

Руки и ноги стали ватными, чужими и почти не слушались, когда она с трудом залезала в седло. И Ласточка, почуяв недоброе, сама пустилась с места в галоп, проскочила несколько кривых улочек, поскользнулась и чуть не упала на повороте.

Прочь отсюда, из этого Королевства, из этого мира! Прочь! – билось в голове у Мариголь.

Она долго скакала навстречу рассвету, то рыдая, то принимаясь истерично хохотать. И лишь почувствовав освежающий бриз океана, придержала кобылу, огляделась. Въехала на холм.

Солнце поднималось над океаном, окрашивая золотом ультрамарин волн. Девушка вдохнула полной грудью этот любимый с детства, дурманящий запах. Успокоившись, она, наконец, поняла, что делать дальше.

К западу от материка находился остров Миланг. В ранней юности она часто бывала там, навещая дальних родственников. На острове не было лесов, но на плодородной почве росли чудесные виноградники и а по склонам пологих гор спускались бесконечные оливковые рощи. Миланглкое вино и масло считались лучшими в Королевстве. Обласканный солнцем, благодатный Миланг, увитый серпантином уходящих ввысь дорог, наполненный неумолкающим стрекотом цикад. Вряд ли зеленолицая нечисть способна добраться туда. Там, там ее спасение.

Вдалеке на берегу она заметила деревушку, и одинокое небольшое суденышко, пришвартованное к пристани.

Мариголь остановила лошадь перед деревней, состоящей из десятка небольших рыбачьих хижин. Кое-где во дворах на веревках сушилась рыба. По главной улице с отрешенным видом брели две коровы, позвякивая колокольчиками.

Она спешилась, осторожно двинулась вдоль домов, заглядывая во дворы и окна, готовая в любой момент спастись бегством. Людей видно не было. Но и зеленолицых тоже.

Осмелев Мариголь крикнула: