Eвгения Монастырская - Ургол

А когда с севера нахлынула раса бешеных племен шарингов-каннибалов, спустившихся со скалистых Медвежьих гор, деду Мариголь пришлось месяц держать оборону.

Шаринги называли себя сыновьями Большой Медведицы. Их узкие вытянутые лица покрывал коричневый мех, а черные, глубоко посаженные глаза вселяли ужас. Пленных они раздевали догола, прикручивали к огромным вертелам и живьем медленно поджаривали на кострах. Осажденные в замке, закаленные в боях рыцари зажимали уши, а женщины падали без чувств, когда разносились вопли и стоны несчастных, а в окна просачивался удушливый запах горелого человеческого мяса. Шаринги закидывали замок огромными каменьями, пуская их из камнеметов. В стенах образовались трещины. А башне снесло несколько зубцов. Но даже тогда совы не покинули своего жилища.

И вот теперь…

Утром Мариголь кликнула кухарку. Приказала позвать Валду, – старую знахарку, живущую в деревне.

Валда вошла в залу согнувшись, непрестанно жуя впалые губы. Ее ноги подгибались от старческой немощи, волосы колтуном выбивались из-под косынки.

– Ну… рассказывай бабушка, – Мариголь пригласила ее к столу, осторожно поставила перед ней кувшин вина, ломоть свежеиспеченного, еще теплого хлеба, кругляшку козьего пахучего сыра, – давно хотела поговорить с тобой. Ты ведь что-то знаешь…

Старуха отломила тонкими, будто истлевшими пальцами крошечный кусочек хлеба, зачем-то долго нюхала его, мяла, наконец, отправила в беззубый рот. Ее глазки мутно смотрели из-под набрякших желтых век. Сделала глоток вина, улыбнулась, зажмурилась:

– Вку – усно…

Мариголь попыталась улыбнуться в ответ. Но губы не слушались. Может быть, зря она пригласила эту выжившую из ума старуху? Но еще ее родители обращались к ней за советом. Да и из других деревень приходили к ней люди.

Мариголь перегнулась через стол, приблизила лицо к Валде. Вгляделась в мутные слезящиеся щелочки ее глаз. Дремавший страх вдруг поднялся, подступил к горлу; паника душила, туманила голову. И уже не в силах сдерживаться Мариголь прохрипела:

– Говори же! Кто… кто такие ургол!?

Катая мякиш хлеба желтыми пальцами, старуха капризно фыркнула:

– Что ж… сама напросилась.

И шепнула:

– Немного я знаю, слышала только древнюю легенду. У каждого человека есть свой ургол. Появляясь на свет, мы порождаем двойника в мире теней. До поры до времени он живет в своей сумеречной влажной стране. Но если доведется ему проникнуть в наш мир, он будет искать свое отражение, свою жертву. Такова их природа. Он пойдет за тобой, пока не овладеет целиком твоим разумом, душой, телом. Всю, всю тебя высосет. Даже не заметишь, как переродишься в зеленое нечто. Говорят, Ургол – теневая сторона нашей души.

Хлебнув вина, Валда моргнула, шумно втянула носом воздух.

– Они лакомятся твоим страхом, – продолжила знахарка – он деликатес для их влажных губ. Смакуют твою панику, пьют твои сомнения, лакают ледяным языком твою тоску…

У Мариголь вдруг закоченели пальцы. Она поднесла их ко рту, подышала, пытаясь согреть.

– Но… Можно как-то убить его? – спросила шепотом.

Валда пожала костлявыми плечами.

– Убив своего ургол, ты убьешь себя. Ибо он – часть тебя, воплощенная в холодном зеленом теле. Тень не может без света, но тень порождение света. Убить невозможно. Бежать, надо, спасаться. Это как чума, зараза, болезнь.

– Но как же наши придворные маги… допустили…

– Те фокусники, что развлекают толпу дешевыми трюками? Они бессильны против этой напасти. Даже крыс не смогли усмирить. Давно утрачена в нашем мире преемственность подлинных магов.

Валда с сомнением посмотрела на Мариголь. Прошамкала с издевкой:

– Ты вроде тоже происходишь из династии древних магов. И чему научили тебя твои родители?

Мариголь потупилась, покраснела. Действительно род ее был древним, некогда почитаемым родом магов. Но с каждым поколением магическая сила слабела. Люди перестали верить в свои способности, и каждое новое поколение подшучивало над своей избранностью, приписывая ее легендам.

– Помню, в детстве моя бабушка говорила… – Мариголь нахмурилась, – что при желании я могла бы оборачиваться животным. И… еще что-то… уже забыла. Но я никогда не пробовала делать это. Не знала как. Да и родители… утратили навыки своих предков.

Мариголь умолчала о том, что не верила в свои магические силы, считая, что бабушка развлекала ее сказками.

Они замолчали. Девушка вспомнила бесследно пропавших родителей. За ней взялся присматривать ее дядя. Но в замке он появлялся не часто, подолгу пропадая в военных походах. Они так и остались чужими людьми. Единственно близким человеком был для нее сейчас Валентин.

Мариголь взяла в свои ладони сморщенные руки Валды, – сейчас ей так нужно было почувствовать человеческое тепло. Посмотрела в глаза старухи:

– И что же… теперь делать?

– Отправляйся туда, где живет твоя любовь. Отправляйся к тому, с кем твое сердце. Вместе легче выжить.

Валда будто ответила на ее мысли.

Выходя из залы, старуха обернулась:

– И вот еще что… Не медли. Уходи скорее. Посмотри, деревня уже на половину пуста. Люди объяты паникой, люди бегут. Болота ожили. И я уже видела, как на опушке леса бродило зеленое существо. Совсем скоро они осмелеют, подойдут вплотную к замку. Теперь тебе предстоит жить в новом мире. Привыкай к этому. И будь осторожна.

Дверь за Валдой закрылась.

Действительно, деревня пустела. Каждый день Мариголь наблюдала, как очередная семья, взвалив на телегу свой скарб, и, понукая нервно подрагивающих лошадей, отправляется по мокрой от дождя дороге, куда-то вдаль, в надежде обрести иные земли – светлые, чистые, свободные от зеленолицых.

Ночью Мариголь подошла к окну. Временами смрад, доносившийся с болот, становился невыносимым. В конюшне тревожно и тихо ржала ее лошадь – Ласточка. Всмотрелась в притихшую деревушку. И в темноте ей почудилось – по улочкам медленно бродят тени, осторожно заглядывают в окна домов, прилипают к стеклу, принюхиваются. Ищут жертву.

К горлу подступила тошнота. Мой ургол может поджидать меня, свернувшись влажной мокрицей вон под тем раскидистым темным кустом. Глазами моргает, сопит, поводит зелеными ноздрями. Вынюхивает. Ему сладок мой запах, мой страх…

Мариголь обхватила руками закружившуюся голову. Неужели наш мир обречен? И мы пойдем на корм этим тварям? Она пустилась без сил на холодный пол, разрыдалась.

Ночью почти не спала, готовилась к отъезду. Путь до города Ромерунга, стоявшего недалеко от океана занимал двое суток. Она туго набила кожаный баул: на дно положила большой кругляш черного хлеба, несколько козьих сыров, пакетик изюма, бурдюк с красным вином и шерстяной огромный свитер грубой вязки, доставшийся от отца.