Eвгения Монастырская - Ургол

– В другой мир, – шепнула, странно улыбнувшись.

Потянулась за упаковкой снотворного, нежно погладила картонную коробочку пальцами. Не время еще…

Вдруг скайп выдал сообщение: «Любимая, приезжай завтра. Я тебя буду ждать, пожалуйста!»

Не ответила. Она не приедет, нет сил, желания. После каждого скандала чувствовала себя эмоционально выпотрошенной, будто избитой.

Выключила ноутбук. Глянула в окно. Ночной воздух был теплым и неподвижным, ни ветерка, ни капли прохлады. Конец августа в Москве в этом году был невыносимо жарким.

Ворчащий холодильник, дернувшись, замер. И в наступившей тишине вдруг почудилось – надвигается что-то жуткое, огромное, желающее поглотить ее, уничтожить. Возникло ощущение, – она нарушила какие-то правила игры. И почему-то, – и эта мысль не давала ей покоя, – предчувствие грядущей катастрофы непостижимым образом было связанно с ее недописанным романом.

– Что происходит? – шепнула Евгения.

Ночь ответила смрадом засыпающего города.

Она задрожала, закрыла глаза. На внутренней стороне век, в кровавом пульсирующем мареве, привиделась огромная оскалившаяся морда рыжей собаки.

Мариголь с трудом приоткрыла веки. Над ней, обдавая невыносимым смрадом, нависло серое лицо, вяло помаргивая глазами – щелями. Девушка дернулась. «Ургол! Она попала в страну ургол!» И зажмурившись, сжалась в комок, резко подтянув ноги к животу, и, прижав подбородок к груди, накрыла голову руками. Ужас ледяными струйками растекался по телу. Ее парализовало. Больше не было сил бороться. Лишь бы это произошло быстро. Быстро! Сейчас он присосется к ней. Вылакает. Высосет.

– Очнулась, наконец, – прохрипело существо, изобразив потрескавшимися губами подобие улыбки.

И отведя руки от лица, Мариголь увидела женщину неопределенных лет, с короткими сальными волосами. Помятое, припухшее лицо добродушно кивнуло. Левый глаз заплыл огромным сиреневым синяком. На ней была мужская клетчатая рубаха и синие, заляпанные грязью штаны. Пахло от нее отвратно.

– Где я? – попыталась подняться, но тело ломило, выкручивало, и она вновь откинулась на какое-то тряпье, служившее подстилкой.

– А где бы ты хотела быть, детка? – хохотнула незнакомка.

– Я… где… – потерла пальцами раскалывающуюся голову, – я думала, вы… ургол.

– Это твой дружок что ль? Хлебнули вчера лишнего? – женщина подмигнула здоровым глазом.

Мариголь огляделась, – маленькая полутемная каморка, под потолком крошечное пыльное оконце, из которого лился тусклый свет и доносился странный гул. Вдоль стен стояли метлы, ведра, валялось тряпье. В углу притулился небольшой столик, заставленный бутылками и кружками.

Над столом висел изображенный на бумаге, обтрепанный по краям поясной портрет молодой женщины. Длинные волосы обрамляли благородное лицо с высоким чистым лбом. В глазах плясали хитрые огоньки. Но самое непостижимое, заключалось в завораживающей улыбке незнакомки, – казалось, в уголках ее губ притаилась неразгаданная тайна.

«Чулан или людская» – догадалась Мариголь.

И осторожно спросила:

– Скажите уважаемая, чей это замок? Где я?

– Замок! – фыркнула женщина, и представилась, – я Люсек.

– Мариголь, баронесса фон Лимистонг, – и чинно наклонила голову.

– Баронесса! – Люсек затряслась рыхлым телом, загоготала, схватившись за толстый, прыгающий, нависший над брюками живот, – ну а я Королева английская!

Королева… это вряд ли, досадуя, подумала Мариголь. Отчего так странно шутит эта женщина? Или… может быть она королева в изгнании? Прячется от врагов, загримировавшись и приняв вид простолюдинки?

Наконец, успокоившись, Люсек подошла к столу, плеснула в жестяные кружки бесцветной жидкости, выудила из банки два соленых огурца.

– Выпить хошь? Может, полегчает, в себя придешь…

– Благодарю, – Мариголь приняла металлическую кружку, понюхала содержимое, поморщилась от едкого запаха.

– Накось закусь, – Люсек протянула огурец.

Женщина чокнулась, и, опрокинув, крякнула, шумно захрустев огурцом. Вновь наполнила свою кружку.

– Скажите, это ваша госпожа? Мы в ее владениях? – Мариголь кивнула на портрет над столом.

– Госпожа? – Люсек обернулась, – да уж умерла давно госпожа! Не узнаешь что ль? Джокондушка это наша, любимица всенародная. Все лыбится и лыбится… и все ей нипочем! А ты что не пьешь, дочка? Ну и ладно…

И она и чокнулась с портретом загадочной незнакомки:

– Давай Лизонька! Что б век нам всем так лыбиться!

Выпила, хохотнула, шмякнув пустой кружкой об стол.

– А ты это… – пристально посмотрела на Мариголь, – не знаешь Джоконду, что ль? Память отшибло? И баронессой себя называешь…

Люсек опустилась рядом, понизила голос:

– Из психушки сбежала?

– Наверное, – грустно ответила Мариголь, не вполне понимая значение слова «психушка», но решив до поры не выдавать себя. Надо было осмотреться в этом странном, незнакомом мире, понять в какое же королевство она попала.

Ее тревожил странный гул, доносившийся снаружи.

– Скажите Люсек, а в окрестностях нет чудовищ? – вспомнила она слова Совгора, о том, что дыра ведет в мир населенный чудищами.

– Кроме ментов, нет, – откликнулась женщина, деловито подливая себе уже третью порцию, – бывает, так лютуют, суки! Вот неделю назад Ваську Самарского так отделали, чуть кости не переломали. Пару дней отлеживался, охал. Лучше им не попадаться, дочка. Паспорт то у тебя есть?

– Нет! – сокрушенно ответила Мариголь, понимая, что в конец запуталась.

– Ща Марфа придет. И мы пойдем.

– Какая Марфа?

– Дворничиха наша вокзальная. Ой, добрая женщина! Зимой пускает нас сюда погреться. Это она тебя утром нашла и приволокла в подсобку. Ты лежала у стены, она уж подумала, мертвая.

Мариголь поежилась. В этот момент дверь со скрипом распахнулась, и на пороге возникла огромная фигура, облаченная в синий халат. Широколицая рябая женщина улыбалась.

– Ожила наша красавица, – пританцовывая, пропела уже не трезвая Люсек, и заговорчески подмигнула, – из психушки она, безумная… вон, даже Джокондушку не признала.

И расхохоталась.

– Ладно, по тише тут. Сейчас начальство с обходом пойдет, – отозвалась дворничиха.

– Пойдем баронесса, познакомлю с нашими, – Люсек вцепилась в руку Мариголь и поволокла ее к двери.

– Опять все выхлебала, шельма, – беззлобно крикнула вслед дворничиха, позвякивая пустыми бутылками.

Выйдя из дворницкой, Мариголь на мгновенье оглохла от страшного, непривычного грохота. Воздух был наполнен гарью, будто после пожара. Огромная разноцветная толпа странно одетых людей беспорядочно металась взад вперед, нагруженная баулами и тюками. Многие держали во рту белые дымящиеся палочки. Другие, зажав что-то в руке, разговаривали сами с собой, энергично размахивая руками, иногда повышая голос и крича. По улице мчался непрерывный поток самодвижущихся ревущих карет немыслимых форм и расцветок. От обилия впечатлений у Мариголь закружилась голова, и она чуть было не села прямо на мостовую.