Eвгения Монастырская - Ургол

Опустился вечер. Время от времени раздавались странные гудки и металлический женский голос, усиленный в сотни раз, рассказывал о каких-то поездах, отправлениях и посадках.

На Мариголь нахлынула невыносимая, выкручивающая тоска. Все происходящее казалось сном. Если бы это действительно был сон, принесенный Черлом, который похитил сновидение у заночевавшего на лесной дороге, сошедшего с ума, странствующего сказочника. Сейчас она откроет глаза, окажется в своей уютной спаленке, накинет шаль, быстро спуститься в подвал, и выберет самую дорогую бутылку вина, приберегаемую для гостей. Накроет стол, выпьет бокал выдержанного терпкого вина, и смоет, наконец, этот привидевшийся кошмар.

Она чувствовала себя в тупике, в полной растерянности. Словно бы нити бытия выскользнули у нее из рук. Она не понимала, по каким законам живет этот неведомый мир, не в состоянии была представить, как существовать в незнакомом, враждебном пространстве.

Пировавшие бродяги потихоньку расползались по углам, в качестве постели им служили сплющенные картонные коробки. Они укрывались куртками, пиджаками, обшарпанными одеялами, взятыми из огромного баула.

Люсек, прижавшись к бормочущему во сне Мишане, громко похрапывала. Двое мужчин еще сидели, передавая друг другу бутылку, порыгивая, еле ворочая языками.

Мариголь нашла картонку, отползла в самый дальний уголок у стены, подальше от храпящих людей, над которыми висело тошнотворное облако пота смешанного с перегаром.

Женский металлический голос все также сообщал о поездах. Она слышала непонятные звуки, гудки, подумалось – верно, так ревут чудовища, которых в этой стране называют ментами. Где они бродят? Казалось, совсем близко. Их боятся, но отчего-то не выставляют стражу. Может быть, дымящиеся белые палочки, не подпускают чудовищ к людям? Те не выносят едкого дыма?

Девушка приподняла голову, увидела в ночи проходящих мимо людей с баулами, у некоторых в руках дрожали огоньки. Дымят палочки, – засыпая, подумала Мариголь, – не придут чудовища. Она улыбнулась, сжалась в комочек и заснула.

Снился Черл. Казалось, он пытается подлететь к ней, но какое-то невидимое силовое поле удерживало его. Он бился об него крыльями, ухал, сверкал янтарными глазами… и растаял. Потом появилась улыбка… завораживающая, зовущая… Мариголь стояла в огромном хрустальном зале, наполненном мягким теплым светом, появилась прекрасная Джоконда, поманила рукой… Но зал беззвучно взорвался, рассыпавшись на миллиарды маленьких осколков.

Мариголь очнулась и увидела, как занимается заря. Каменные стены зданий начали светлеть, окрашиваясь в бледно – розовый цвет. Нарастал рев самодвижущихся карет. В голове было пусто, казалось, чувства омертвели. Ее накрыло апатией, будто вязким прохладным тестом. Теперь было все равно, что случиться с ней дальше. Помаргивая уставшими, припухшими от слез глазами, она наблюдала, как стайка воробьев склевывает остатки вчерашнего пиршества.

Первым проснулся Мишаня. Потянулся, зевнул, поморщился и с силой потряс за плечо развалившуюся рядом подругу.

Люсек охнула, приподнялась на локте, потерла кулаками заплывшие глаза. Мишаня виновато пожал плечами:

– Золотце, сбегай в палатку за пивом, – и ткнул измятой купюрой.

Та поворчала, назвала Мишаню «извергом», кряхтя, поднялась на ноги и, пошатываясь, ушла.

Люди просыпались, скребли немытые головы, фыркали и зевали, помаргивая припухшими мутными глазами.

Вернулась Люсек, держа под мышками две огромных бутыли. Дрожащими пальцами быстро свинтила пробку и присосалась, делая огромные жадные глотки.

Наконец, оторвавшись от бутыли, громоподобно рыгнула и, утерев губы, важно сообщила:

– Встретила я Василича…

– И?

– Завтра чистка будет.

Со всех сторон понеслись проклятья.

– Если Василич говорит, значит верняк, – нахмурился Мишаня, – а жаль, дел тут у меня невпроворот.

– Что за чистка такая? – нервно оглядываясь, спросила Мариголь.

– А неймется им, – Люсек забарабанила пальцами по бутыли, – время от времени решают очистить от нас вокзал. Кто не уходит, в приют отправляют. Но тухло там. Правила. Не выпить, не погулять. Через пару недель, когда все утихает, снова сюда возвращаемся. Не извести нас, мы как тараканы! – она весело хохотнула.

– И куда же… уходят все? – Мариголь напряглась.

– Мы с Мишаней в Подмосковье. Есть на пятидесятом километре у нас блиндаж! Наша дача летняя. Хорошо там! Только с заработком туго. Светка с Юрцом по подвалам валандаются. Да, Свет?

Та кивнула.

– В общем, кто куда… – Люсек вновь присосалась к бутыли.

Люди потихоньку начали паковать вещи. Мариголь отошла в сторонку, и, пытаясь сдержать слезы, уставилась в серую стену. Куда ей идти?

– А ты что приуныла, баронесса? – окликнула Люсек, – Хочешь с нами? В лесу хорошо!

В лесу! Сердце радостно забилось, – здесь есть леса! Возможно, они так же прекрасны, как чудесные леса ее мира.

– Ладно, возьмем. Куда ж ее теперь… – кивнул Мишаня, увязывая веревками картонную коробку.

– Руку мою не отпускай, – Люсек ухватила кисть Мариголь, и они врезались в шумную толпу. Обогнули замок, оказались перед металлическим забором с двумя отломленными прутьями. Протиснули вещи, проскользнули следом. Мариголь увидела вереницу длинных домиков с большими окнами и плоскими крышами. Домики, будто повозки, стояли на огромных колесах и были сцеплены друг с другом металлическими крюками.

– Вот наша электричка, – они вошли в проем. Внутри домика оказались лавки. Мариголь села у большого грязного окна, потрясенная, слегка напуганная. И чуть не вскрикнула, когда домик вдруг содрогнулся и, постукивая, покачиваясь, двинулся вперед, набирая скорость, оставляя позади толпу разноцветных людей.

Припала к окну. С бешеной скоростью проносились постройки самой разнообразной формы и вышины. Многоэтажные, с множеством окон, они сливались в одно огромное бесконечное здание. Время от времени домики останавливались, входили-выходили люди. Потом она увидела странные замки из темно-красного камня с толстыми, взмывающими к небу трубами, из которых валил черный дым. Ей стало не по себе.

И, наконец, сердце радостно забилась, когда за окном замелькали низенькие деревянные домишки, раздольные поля, сменяющиеся густыми лесами. Не удержалась, вскрикнула от восторга.

– Что ты? – встрепенулась задремавшая Люсек. В полусне она обнимала почти пустую бутыль. И было слышно, как в ее животе, будто в огромной бочке, булькает выпитая жидкость.

Они вышли на тихой станции. Пошли лесной тропинкой, высланной хвоей, обогнули деревеньку, вышли в поле. Мариголь резвилась как ребенок. Обнимала деревья, ласкала пальцами дикие цветы, зеленые стебли. Скинула душные кроссовки, с наслаждением побежала босыми ногами по мягкой траве.