Eвгения Монастырская - Ургол

– Идем баронесса, идем, – дергала руку Люсек.

Вдруг впереди вырос высокий замок с красной башней, увенчанной взмывающим в небо остроконечным шпилем, на конце которого восседал золотой дракон с закрученным хвостом и тонкими изящными крыльями. Арочные окна замка украшала богатая лепнина. Мариголь поразили башенные часы – на огромном голубом циферблате сияли искусно выполненные из золота загадочные мифические существа.

По сравнению с этим великолепием ее собственный замок, показался ей убогим, серым, неказистым. Люди толпой входили и выходили из огромных ворот. У Мариголь затеплилась надежда.

– Скажите Люсек, чей это замок? Здесь живет ваш король? Я хочу быть представлена Его Величеству! Мне надо! Немедленно! – она резко остановилась, в голосе прозвучали властные нотки.

Люсек озадаченно уставилась на нее. Пожевала вспухшие потрескавшиеся губы.

– Это наш Казанский вокзал, детка. Ты явно не местная. И хватит нести чушь! – и поволокла Мариголь дальше.

– Я баронесса фон Лимистонг! Я имею право… быть представленной… – упираясь, Мариголь почти кричала, вырывая руку, – пусти меня! Тебя выпорют, простолюдинка!

Люсек приблизила лицо, обдав водочными парами, и неторопливо, внятно, почти по слогам, объясняя, будто малому ребенку, отчеканила:

– Послушай деточка, если ты не хочешь, чтобы на тебя обратили внимание менты… а ведь они вернут, обязательно вернут тебя в твой сумасшедший домик… иди за мной тихо и спокойно и не привлекай внимания.

Услышав слово «менты» Мариголь затихла и, пригнув голову, покорно поплелась за женщиной. Губы ее задрожали, слезы покатились по щекам. Казалось, она сходит с ума, мир опять перевернулся с ног на голову, неоткуда ждать спасения, не найти ей приют.

Они пришли в вонючий закуток, под стенами замка. В нише, отгороженной от улицы картонными коробками, прямо на земле, впрочем, это была не земля а, как заметила Мариголь, плоский серый камень, выстилавший все окружающее пространство, расположилось семеро людей. Кто-то дремал, прикрыв голову газетой, вытянув ноги в дырявых носках. Двое заросших щетиной мужчин потягивали янтарный напиток из бутылок. Одна женщина, почему-то в этот теплый день сидевшая в облезлой шубе, жадно обкусывала желтыми зубами бублик.

– Мишаня! – выпустив руку Мариголь, Люсек кинулась в объятья тощего небритого мужика. Тот по-хозяйски похлопал подругу по выпуклой заднице, и, прищурившись, оглядел Мариголь.

– Это та, что ль…

– Ага, та самая. Не в себе она.

Люди пристально разглядывали Мариголь. Она покраснела.

– Вот что, переодеть ее надо, а то, как оборванка совсем, – и Мишаня обратился к женщине в шубе, – Свет, у тебя есть что… из общих шмоток… посмотри.

Сам Мишаня красовался в серой майке и черном пиджаке, который, правда, был несколько великоват. На ногах болтались легкие канареечные брюки в полоску. Грязную шею украшало темно-зеленое кашне.

Женщина в шубе обернулась к стене, вытянула из угла огромный баул. Порывшись, достала голубые джинсы, красную футболку, джинсовую куртку. И белые кроссовки с желтыми полосами.

– Давай детка, скидывай свои обноски, – весело приказала Люсек.

– Где же мне… переодеться… – Мариголь оглянулась на снующих мимо людей.

– А я тебя шубкой прикрою, – отозвалась Света, – иди суда в уголок, никто не увидит красоту твою, – и хихикнула.

Пересиливая отвращение, Мариголь натянула пропахшую застарелым потом одежду. На футболке красовались большие масленые пятна и крошечные прилипшие кусочки какой-то коричневой еды.

Джинсы сидели хорошо, но футболка и куртка болтались. Да и кроссовки оказались на размер больше.

– И откуда такая будешь? – Света отошла на шаг, улыбаясь, оглядела Мариголь, удовлетворенно кивнула.

– Я не помню, – откликнулась Мариголь и опустила глаза. Она вдруг почувствовала себя заблудившимся, беспомощным ребенком, которого похитила шайка бродяг. Такими историями в детстве ее часто пугала бабушка, дабы она не убегала далеко от замка.

– Из психушки сбежала… бедная девочка, – ввернула Люсек, подмигнув мутным глазом, – баронессой себя называет.

Вокруг загоготали.

– Вот, что баронесса, – Мишаня поскреб щетину, – помогли тебе, чем смогли. Если хочешь, можешь идти. Но сдается мне, не далеко уйдешь… чудная ты слишком… если надумаешь остаться с нами, надо работать на общество наше. Таковы правила.

– И что нужно делать? – пролепетала вконец растерявшаяся Мариголь.

– Да это на выбор, – подтянув канареечные штаны, Мишаня присел на корточки, – Светка вот по электричкам всякой мелочью приторговывает. Люсек в метро стоит с табличкой. Я с Игорьком выбираюсь на свалки, есть там, чем поживиться – метал цветной, безделушки разные, можно перекупщикам сдать.

Он протянул руку, потрепал Мариголь по нечесаным слипшимся волосам, прищурился.

– А тебя бы отмыть да накрасить… ты ж, смотри, красава какая! Дворничиха пустит, почистишься там в раковине. Я с Кирюхой договориться могу, он вокзальных проституток пасет. Будет водить к тебе клиентов. Работа не пыльная, быстрая. В туалетной кабинке туда-сюда и вся недолга. И гуляй себе! Но половину Кирюхе отдавать надо.

Люсек, плюхнулась внушительным задом между Мариголь и Мишаней.

– Ты к чему девку склоняешь, – и погрозила грязным кулаком, – да ты посмотри на нее, какая из нее шлюха? Она как дите малое, убогая и дикая.

Мишаня шмыгнул носом, поднялся:

– Ну как знаешь… но что б занятие себе нашла, никто тебя здесь бесплатно кормить не будет. Осмотришься день-два и в дело.

К закутку подошли двое мужчин, расстелили газету, вывалили жестяные банки, буханки черного хлеба, бутылки с бесцветной жидкостью и три жаренных, дымящихся курицы. Вся компания сгрудилась вокруг еды.

– Поближе садись, – позвала Люсек Мариголь, – у Юрца днюха. Выставляется!

Мариголь отломила дурно пахнущую куриную ножку и молниеносно проглотила, только сейчас поняв насколько голодна. Перед ней поставили жестяную банку с крошечными рыбками, плескавшимися в кровавом соусе, отломили кусок хлеба, налили в белый стаканчик прозрачной вонючей жидкости.

Она выбралась из шумного круга, села поодаль. Краюхой хлеба подцепляла плавающих в соусе рыбок. Спросила воды, ей передали большую бутылку с шипящим странным напитком, цвета мочи. На бутылке был нарисован улыбающийся веселый человечек в колпачке, с длинным носом, держащий в руке большой золотой ключик. Наверное, циркач, подумала Мариголь и глотнула. И фыркнув, зажмурилась; сотни маленьких иголок впились в небо, язык, ежиком прокатились по горлу. Отставила бутылку в сторону, не понимая, как можно пить эту колючую воду.

Люди в кругу шумели, дымили белыми палочками.