Андрей Панюков - Перемилово

– Будет, будет, доченька, – бабушка погладила всхлипывающую внучку по голове. – Ты иди-ка умойся, а как вернёшься, я тебе кое-что покажу.

Маша пошла в коридор, где висел рукомойник, умылась холодной водой и, немного успокоившись, вернулась в комнату. Рассказ произвёл на неё большое впечатление.

Бабушка сидела на кровати и держала на коленях огромный и явно тяжёлый фотоальбом. Она открыла его и стала неторопливо перелистывать страницы, иногда задерживаясь на какой-то фотографии. Фото были чёрно-белые, часто какого-то странного – то коричневого, то зеленоватого – оттенка. Маша уже смотрела этот альбом раньше, здесь хранились семейные фотографии. Они были расположены в хронологическом порядке: от самых старых к более современным. В начале альбома шли несколько фотографий ещё прошлого века, с указанием названия фотомастерской, где они были сделаны. На одной было запечатлено целое крестьянское семейство. В центре сидели бородатый мужчина и женщина в платке – у них и у всех остальных на фото были серьёзные и напряжённые взгляды.

– Это дед мой, Иван Ахромеевич Гаврилин, – пояснила бабушка, заметив Машину улыбку. – Тогда фотография редкостью была и стоила дорого, нужно было специально ехать в город и заплатить немалые деньги. Но семейство наше крепкое было, зажиточное, могли себе и сфотографироваться позволить. А крайний справа – батюшка мой, Николай Иванович, твой прадед. – Бабушка показала на невысокого мальчика лет десяти, с немного ошалевшим выражением лица.

– Это ещё дореволюционные, – сообщила бабушка, – а вот и довоенные пошли. Где же она? Я ведь тебе хотела фотографию Василисы показать. Она прислала её в своём первом и последнем письме с фронта.

Бабушка перевернула страницу, и Маша увидела фото той самой незнакомки, фотографию которой они с Веней рассматривали в доме Федьки Клыка.

Тем временем, сидя на маленькой скамейке в огороде, под шум воды, звонко льющейся из трубы в большой алюминиевый бак, дедушка с внуком вели неспешный разговор. Но перед этим они наладили водопровод, по которому насос качал воду из пруда, заполняя баки. Для этого им пришлось сначала разложить металлические трубы от огорода до пруда, соединить их резиновыми трубками, а насос на большой металлической треноге дедушка, надев болотные сапоги, занёс и установил прямо в пруд. Он включил электродвигатель, и как только заурчала вода, Веня понёсся к баку и стал ждать, когда из трубы хлынет струя. Бак был огромный – метра два в высоту и полтора в диаметре, кроме того, он стоял на фундаменте, поэтому, чтобы посмотреть, что внутри, нужно было залезть по небольшой приставной лестнице. Напор воды был сильный, но бак всё равно наполнялся медленно.

Веня и дедушка присели отдохнуть, и вскоре между ними завязался неторопливый и обстоятельный разговор. Как обычно, Веня задавал вопросы, а дедушка отвечал.

– А если какую-нибудь рыбу затянет в насос? – спрашивал Веня. – Её прогонит по трубам, и она попадёт в бак?

– Это маловероятно, – отвечал дедушка. – Разве что какую-нибудь совсем мелкую. Да здесь, кроме карася, ничего и не водится, да и тот с полпальца величиной. Вот в реке и в затоне, там серьёзная рыба, а тут так, мелочь!

– А в Кулановом пруду караси есть? – Куланов пруд находился недалеко от жилища Федьки Клыка.

– В Кулановом-то? Там отродясь никакой рыбы не было. Я, когда мальцом был, как ты, везде ловить пробовал, и в нашем пруду, и на той улице, и за дядей Сашей Блохиным – в пруду, что около кузницы. Везде хоть какие-то караси были, а в Кулановом, сколько я ни пробовал, ничего и никогда. Там мужики даже пару раз с бреднем ходили, ещё до войны, и не то, что рыбы – лягушки не вытащили. Гиблое место, даром, что ли, Исидор-колдун там поселился.

– Кто-кто поселился? Какой колдун? – Веня навострил уши.

– Исидор, отец дяди Фёдора, – пояснил дедушка. – У нас в деревне его Колдуном прозывали.

– Почему?

– Как сказать… Слухи разные ходили да бабьи сплетни. Но только я думаю, что всё это ерунда. Просто человек он был скрытный, ни с кем не общался, вроде как не от мира сего. Откуда взялся, кем был раньше, где жил, никто не знал. Ну а народ наш, понятное дело, ежели чего о ком не знает, то обязательно понапридумывает всякого. Исидор-то не особо заботился, чтобы о себе рассказывать, а на сплетни ему, я думаю, плевать было. Да и кто бы стал ему слухи о нём самом рассказывать?

– А что за слухи такие? – заинтересовался Веня.

– Да чего только не болтали, – ответил дедушка, – такого наворотят – и спьяну не придумаешь. Да вот хотя бы Аркаша-конюх: прибежал, помню, глаза выпучены, весь трясётся. «Исидора, – говорит, – видел в лесу, со стаей волков разговаривает». Его Никодим Игнатьич, счетовод наш, спрашивает: «Да ты, мол, часом, не пьян, друг ситный?» Тот божится, что нет. «Давай, – говорим, – рассказывай по порядку». – «Пошёл, – говорит, – я в Монаково на лыжах, – дело-то зимой было, – да у Чёрного лога решил срезать, сошёл с тропы в лес и заплутал маленько. Иду, – говорит, – вдруг впереди вроде как голоса. Я туда. Кто бы это мог быть, думаю, в лесу, да в такую пору? Поднимаюсь по склону, где русло ручья, и вижу, – тут Аркашка затрясся, аж зубы застучали, – стоит посреди поляны Исидор, а вокруг волки, штук двадцать, и он с ними разговаривает, а они вроде как ему отвечают». Аркаша-то от испуга и гнал обратно без остановки, – засмеялся дедушка. – Шапку потерял, да со страху обмарался.

– А что же тогда это было?

– А кто ж его знает? Я так думаю, что волков-то он действительно видел, волки зимой у нас не редкость. Увидал, испугался, а у страха, сам знаешь, глаза велики. Когда человек боится – верить ему нельзя. Со страха люди чего только не наплетут.

– Значит, Исидор ему примерещился?

– Я так разумею. Исидор, Фёдора отец, у нас на особых статьях был. Суров излишне, людей не любил, доброго слова от него не услышишь. Не только мы, молодые, но и старики его побаивались. Служил он лесником, целыми днями где-то в лесах, на деревне редко бывал.

– А дядя Фёдор, это он в него такой?

– Нет, что ты, сынок, Фёдор как раз не в их породу. Это он сейчас такой, а в молодости каким молодцом был! Все его любили, а отца-то его побаивались. Да и как не бояться? Вот, например, случай был. Был у нас в деревне Стёпка Бык (прозвище такое) – молодой, здоровый мужик, но глупый и задиристый. Силушкой-то его природа и верно, не обидела, подковы да пятаки гнул.

– Да?! – ахнул Веня.

– То-то и оно, силён был, да умом недалёк, думал, что в жизни всё одной силой решить можно. Хотел он как-то себе леса на строительство бани нарубить, Исидор разрешения ему не дал – лес-то у нас заповедный, валить его не положено. Вот Стёпка Бык и затаил на него обиду. Приходит как-то раз Исидор в правление за получкой, а Стёпка уже поддат был, ну и давай его задирать да хаять. Мужики Стёпку урезонивали, да куда там, больно здоров был, кулачищи, что твой чугунок. Как пошёл ими на лесника махать, думали, убьёт. А Исидор не промах оказался. Хоть и в годах уже был, а от кулаков Стёпкиных увернулся, а потом взял да и ткнул дураку посохом в подвздошье. Вроде и незаметно так, а Стёпка будто бы споткнулся, рухнул на колени, глаза выпучил, рот открыл, ни крикнуть, ни вздохнуть не может. Домой его на телеге повезли. И месяца не прошло – вся сила из него вышла, да так, что и с кровати вставать перестал. А ещё через месяц свезли Стёпку Быка на погост.