Ян Кириллов - Границы памяти

Древние. Чёрные. Строгие, как дедовские портреты. Не ты смотришь на них – они на тебя. Стены. Инкрим проводил по ним рукой, едва касаясь, будто гладил по щеке возлюбленную, боясь её разбудить. Древние стены, что покоились более трёх с половиной тысячелетий. Стены рассказывали истории, заключённые в таинственные письмена. Непонятные закорючки, рисунки и знаки, в которых чувствовалась мощь, великая память. Символы и образы вещали о былых потерянных временах.

«Три с половиной тысячи лет потеряно», – думал Инкрим, в одиночестве гуляя по коридорам шестистенной башни. Он вернулся на лестницу и снова с упоением от головокружения посмотрел наверх, туда, где в темноте, недосягаемой для факелов, покоился символ, похожий на букву «Y».

Воспитательница детского сада убеждала маленького Фредди, что это буква латинского алфавита, и читается она по-английски как «уай». Нередко возникали комичные сцены: маленький Фредди спрашивает, почему, а воспитательница упорно кивает и повторяет: «уай», ведь на английском слово «почему» звучит аналогично. Но маленький Фредди спорил. Он упорно называл этот символ ключом. Вот только он до сих пор не представлял себе, что открывал этот ключ? Может быть, саму башню? Приложить три пальца и стена тебя пропустит? Но это бессмыслица! Такой же символ красовался на флаге. Это всё равно, что написать код подъезда на двери дома.

Взяв со стены факел, Фред вернулся в коридоры лабиринта. Здесь он чувствовал дрожь и холодное покалывание в груди – не физическое, скорее, от волнения, пробуждённого прикосновением к истории. Через какое-то время он перестал бояться, и вплотную прикасался к стенам, смело проводил по ним руками. Мрачные стены отвечали эхом на его шаги. От этого становилось жутко. Но темнота закончилась, и вдалеке, в конце коридора, показалась вертикальная полоска белого света. Чем ближе подходил к свету Фред, тем отчётливее слышал то, во что в этих мёртвых коридорах было труднее всего поверить. Пение птиц. Пение стало громче, когда Фред различил в полоске света узкое окно. Оно выходило на площадь. К пению птиц добавились голоса горожан, гуляющих по улицам Чхимтосэна. Какофония голосов. Городская суета. Вдруг – дождь. Лёгкий, недолгий, лишь прибивший пыль и немного ожививший город.

Оказалось, что птицы выдолбили в стенах свои норы. Фред засмеялся, прижался спиной к стене и сел у окна. Он был счастлив, как ребёнок, непонятно от чего. «Мыши – внутри, птицы – снаружи». Он провёл рукой по лицу, несмотря на то, что руки почернели, и вымазал лицо чёрной пылью.

Из темноты коридора появился Мэй. Как всегда, он заикался от волнения.

– Третий! Мы вас ищем. Куда вы пропали? Кто же так делает? Оставляет своих подчинённых на произвол судьбы!

– Мэ-э-эй! – протянул Инкрим и распростёр руки. – Мыши внутри, птицы снаружи, – он нарочно испачкал свой нос, проведя по нему чёрной ладонью.

Наружу выходить не хотелось – холод, мрачное одиночество и таинственное величие башни тянули назад. Но выйти на улицу, всё же пришлось, по настоянию Лилмэи. Яркий свет поначалу слепил. Фред щурился минут пять, хотя и не от света больше, а скорее от нежелания покидать, как он теперь считал, родной дом.

В сопровождении Мэя и полноватого служителя, Инкрим шёл по базару, наполненному суетящейся толпой. Что только здесь ни продавали! Пряности, сладости и фрукты, каким-то непонятным образом наполненные соком; рыбу, хлеб, огурцы, вишню, пироги. Удивляло даже не изобилие вкусностей, а наличие знакомых с детства пирогов или вафель в трубочку. На вид, здесь царило разнообразие, да и на слух тоже – бесчисленное множество разноязыких голосов: женских, мужских и детских. Но вот о запахе сказать такого было нельзя. Запах в той части базара, куда пришли он и двое служителей, доминировал только один. Ненавистный Берроу с детства, он, казалось, преследовал его всю жизнь. Дары моря! Осьминоги, кальмары, лобстеры, креветки, раки, крабы и невообразимое число сортов рыбы – вся эта гадкая масса, что ещё недавно плавала в морях и реках, теперь источала общий зловонный дух.

– Пошли отсюда! – не вытерпел Фред, зажал нос рукой и развернулся.

– Но Инкрим, – обратился полноватый, – мы специально сюда пришли. Мы должны дождаться Аммерта.

– А мы не можем подождать его в другом месте?!

– Аммерт всегда в первую очередь приходит сюда, когда возвращается в город, – объяснил Мэй.

– Ну, Аммерт! Я его ещё не знаю, но уже ненавижу.

Над головами пронеслась на большой скорости птица, не машущая крыльями. Нет, это был не самолёт. Именно птица, не машущая крыльями. По крайней мере, выглядело это чудо именно так. Только вблизи стало видно, что это, всё же самолёт. Но какой он был формы! Аппарат был сделан в форме чайки, отчего издали казался живой птицей, лёгкий как листок бумаги на ветру. Дети радостно приветствовали его и бежали следом, махая руками. Будто в ответ, самолёт сделал «бочку», а затем мёртвую петлю.

– А это может быть Аммерт. Бегом! Бегом за детьми! – чуть не запнувшись о длинные полы рясы, Мэй поспешил за чайкой.

Чайка ещё долго кружила над городом, пока не начала спускаться за городскую черту. Дети успели туда быстрее, а вот Инкриму с Мэем пришлось отыскать улицу, что выходила на площадку для самолётов. Выпустив шасси – множество маленький колёсиков – чайка мягко приземлилась на брюхо, на две узкие каменные полосы, что пролегали по травяной лужайке как рельсы. Крылья плавно наклонились вперёд, препятствуя встречному потоку воздуха, и, проехав несколько сотен метров, самолёт остановился.

– Быстрее, обгоним их! – по-детски обрадовался Мэй, когда даже ребятишки, привыкшие к подобного рода транспорту, не рассчитали тормозной путь.

Чайка остановилась возле того места, где центральная часть города, та, что была с параллельными улицами, перерастала в более хаотичный юго-западный район. Спина птицы открылась, из неё показался человек в сером монотонном костюме и чёрной маске, напоминающей маску для фехтования.

Служитель остановился и разочарованно поднял и опустил плечи.

– Это не Аммерт.

Служители с Инкримом вернулись домой к обеду. Когда Фред вошёл в свою комнату, чтобы переодеться, Илман преподнесла ему чашу в которой курились какие-то чёрные травы.

– Вы сегодня утро просить дым. Вот дым, – сказала она, радостно кивая на чашу.

За обедом собралась огромная семья, и среди них тётя Варавит, Лилмэи с братом, и девочка лет десяти, с лицом, разрисованным синими узорами. У девочки было довольно странное имя. Фреду пришлось переспросить, чтобы убедиться, что он не ослышался. Лазер. Около девочки сидели беременная Илман и её муж – бородатый, угрюмый и неразговорчивый мужчина, по имени Кордо́й. Лазер была их дочерью.