Ян Кириллов - Границы памяти

– Признания.

– В чём?

– В любви, мать твою! В предательстве Доктрины.

Генрих выскочил из кресла. Прошёлся.

– Мэдди! – раскинул он руки. – Мэдди, ты здесь? Я знаю, ты наблюдаешь. Это в твоём стиле. Мне нужны объяснения!

– Ничего он тебе не объяснит, – произнесла Лиза слабым голосом. – Да, признания под пытками не признаются ни Кодексом, ни Женевской конвенцией. Он поступает хитрее. Ты признаёшься не сразу, а полгода или даже годы спустя. На трибунале Доктрины. К тому времени, ты приводишь себя в порядок, успокаиваешься. Ты чистенький, сытый, хорошо одетый. Но страх ещё живёт внутри тебя! – в её словах явно сквозила давящая боль.

– И ты не признаешься?

– Уж лучше это! – она с особым усилием надавила на «это», приподняв бутылку вина. – Чем стирание.

Из дверного проёма, незаметного в темноте, показался невысокий лысый мужчина в кремовом пиджаке и в роговых очках. Нетрудно было, даже в таком неясном свете, узнать Оливера Мэдисона. Это был человек, которому подчинялись в этом здании все, от совета директоров до уборщиц. От манипуляторов, служащих «Полярной Звезде», до начинающих агентов.

– У меня мало времени, – сказал Мэдисон деловым тоном. – Где прибор?

– Здесь, – Батист указал на аппарат за колонной, похожий на тумбочку на колёсиках, снабжённую датчиками и электродами.

– Какой прибор?

Франсуа быстро сообразил, что надо снова обездвижить Генриха и заломил ему руки. Чак обхватил шею. Батист и Крис направили пневматические пистолеты Генриху в лоб.

– Мэдди! Это уже слишком. Отпустите меня! Я хочу поговорить.

– Я не из тех, кто долго болтает, – он повернул тумблер на приборе и тот негромко загудел.

– Ладно, я согласен!

– На что?

– Прочитай меня. Я дам официальное письменное разрешение. Всё будет по Кодексу.

Мужчина в пиджаке лишь поморщился и покачал головой.

– Знаешь, что я понял за годы службы первым агентом? Чтение неэффективно, – он поправил очки и подкатил прибор поближе к агенту Марка. Чак и Франсуа помогли снять с Генриха майку. Оливер прицепил к его туловищу пять электродов. – Я задам тебе два вопроса. Всего два. Немного, правда? Если ты ответишь, будешь свободен. Всё просто. Первый вопрос – где Марк? Второй – признаёшься ли ты в предательстве Доктрины?

– Лучше скажи ему, – подала голос Лиза и залпом осушила бокал.

– Сначала будет слабый ток, – продолжил Мэдисон. – Таким разыгрывают друг друга школьники. Затем будет ток помощнее. С каждым разом я буду увеличивать мощность до тех пор, пока боль не станет нестерпимой. Или пока ты не ответишь мне на два простых вопроса. Ты помнишь их?

– Где Марк и признаюсь ли я в предательстве? – Генрих усмехнулся. Не любитель ждать, Оливер Мэдисон пожал плечами и дёрнул рычаг. Слабый ток, всего в десять-двенадцать вольт, пробежал по мышцам живота и груди. Ощущение было неприятным, словно ткнули иголкой под рёбра, но терпимым.

– Можешь пытать целую вечность. Я не скажу, где Марк, – Генрих был на сто процентов уверен в себе. Ведь нельзя сказать то, чего не знаешь.

Следующий разряд тока был куда менее похож на «школьный». Его можно было сравнить с укусом злой собаки.

– Давай так. Сосредоточимся на первом вопросе. Возможно, так тебе будет проще думать. Давай, Генри, подключай мозги и роди мне уже ответ.

– Я не знаю!!!

– Вот это уже ближе к истине. Но всё равно не правда. Где Марк? – начинал входить во вкус Оливер и снова увеличил мощность. Новый удар! Боль была на том уровне когда вырывают зуб без наркоза.

– Клянусь, я не знаю! – заорал Фогель. Его руки начало трясти. – Я очнулся в машине после перехода. Марка уже не было. Клянусь, это правда!

Встав к нему поближе, Мэдисон поглядел на агента Марка так, словно не он, а Генрих был на полголовы ниже. Тем же тоном, только более жёстким, он повторил первый вопрос.

– Так мы ничего не добьёмся, – взял на себя смелость Чак.

– Всё, что я сказал – правда. Можешь испытать меня на детекторе лжи.

Генеральный директор корпорации «Полстар» и, по совместительству, первый агент тайной организации наблюдателей Доктрины границ, смеялся редко. Однако теперь, он выдал гомерический хохот. Мэдисон даже снял очки, чтобы вытереть слёзы.

– Детектор лжи. Какой ты умный, – Оливер резко посерьёзнел. – Несите его в комнату.

– Нет! – вскочила Лиза. – Оливер, прошу тебя. Не делай этого. Только не туда! Ради нас с тобой, – она зарыдала, но Мэдисон её не слышал.

– Поздно, – подошёл он к Лизе и посмотрел на неё так же, как только что на Генриха. – О нас с тобой надо было думать ещё в СУАНе.

Он развернулся и направился в небольшую комнату, освещённую одной тусклой лампочкой. Батист прикатил аппарат, а Чак и Франсуа пристегнули Генриха к столу. Оставив в комнате только Оливера и его жертву, агенты вышли и закрыли за собой дверь. В очередной раз Мэдисон повторил свои два вопроса. Не услышав ответа, он дёрнул рычаг.

Следующий удар был такой силы, что нервы скрючило, а перед глазами поплыли красные пятна. Всё тело Генриха теперь дрожало в бешеной судороге. Запахло палёными волосами и кожей.

Генрих уже мысленно кричал: «Признаюсь! Признаюсь!!!», но тут лампочка погасла, и комнату поглотила темнота.

«Муравейник» суетился перед обедом. Служители Культа носились туда-сюда с кастрюлями, тыквами, тоже наполненными какими-то яствами, звали своих родных на кухни. Трудно было понять, где здесь начинается одно жилище и кончается другое – кухни, комнаты и спальни были разбросаны по всему сооружению. Также невозможно было отделить одну семью от другой – все приходились друг другу родственниками или дальней роднёй. Ну, а детей здесь было больше всего. Когда они, громко крича, пробегали мимо, создавалось ощущение, что попал в детский сад. Лазер была среди них самой старшей, да и вела себя как взрослая, помогая родителям.

Фред уже третий день жил в Культе и заметил, что главным событием дня здесь считался обед. Похоже было, что во всём городе с древнейших времён сохранилась такая традиция, и днём весь город замирал.

За столом на кухне Варавит собрались Кордой с Илман и дочкой, Инкрим и Лилмэи. В кухню, переваливаясь с боку на бок, вошёл седой старик, которого здесь называли Хмурый, осторожно держа в руке старую лампу, как будто она – ценное произведение искусства.

– Дорожная Кладь, радостная новость! Я починил её.

– Ну-ка, покажи, – вождь осмотрел коряво склеенную лампу, испещрённую прожилками-швами на стекле, и присвистнул. – Теперь на ней изысканный узор. Поздравляю, Хмурый, ты – обладатель шикарной редкой вещицы.

Стоило ему это сказать, как лампа развалилась на части в руках старика, прежде чем Варавит успела её увидеть. Расстроенный, Хмурый вернулся в свою комнату.