Агния Аксаковская - Нам больше нравится ночь

В ту минуту, когда Кира надевала красный халатик, Нюта ждала, чтобы мама завязала ей бантом широкий пояс домашнего платьица в голубую клетку.

– Девочки почему не зашли? – Спрашивала мама, разглядывая бант и последним движением расправляя его.

– Они торопились. – Приглаживая волосы двумя руками и притопывая ножками в пушистых тапочках, объяснила Нюта. – Я сегодня с ними погуляю?

– Не очень долго, ты же знаешь…

Мать поцеловала её и повела в свою спальню, где всегда поила дочку чаем после школы, беседуя с ней о том, о сём.

– Мы пойдём в библиотеку.

– А, ну это…

Мама мельком спросила:

– И Кира будет?

– Так это её идея.

Та кивнула.

– Дельная барышня.

Но в тоне её не чувствовалось теплоты, одно лишь облегчение.

– Вы в городскую, конечно. – Сама с собой толковала мама, намазывая хлеб вареньем.

Нюта благоразумно промолчала.

– Почему я не могу гулять, когда стемнеет?

Мама подумала.

– Да вот даже подполковник Каменев, уж на что крутой человек, но и он…

– Я знаю. – Нетерпеливо заметила Нюта. – Но ведь была война… а теперь они исчезли.

– Кто? – Застыв с чашкой, спросила мама, её круглое пухлое лицо в кудряшках, скрывающих уши и щёки, слегка изменилось.

Нюта надолго скрылась в облаке пара из чашки.

– Ну… враги… шпионы…

– А.

Мама, казалось, не обратила внимания на заминку.

– Ну, осторожность не помешает. Бережёного, как говорят…

Лиля, распрощавшись с подругами, быстро спустилась по Дворянской улице и, завернув к большому дому, ограждённому красивой чёрной решёткой, остановилась на минуту, вглядываясь в окна второго этажа. Шмыгнув, как ящерица, под решёткой, чтобы не скрипеть воротами, она подошла ближе и вновь изучила обстановку.

В окне кто-то появился, белый и небольшой. Коридорный пёс Бельчик устроился, поставив лапы на подоконник. Он склонил острое рыльце набок и смотрел Лиле прямо в глаза. Бельчик был злющим псом и признавал только двадцать семь семей из своего коридора. Подруги из-за него не могли заходить за Лилей – боялись. Они выкрикивали её со двора, а Бельчик с ненавистью смотрел на них из окна, подозревая, как видно, в неблаговидных относительно Лилиной нравственности намерениях.

Только Киру он кое-как терпел, но каждый раз приходилось представлять девочку стражу – и пёс хмуро делал вид, что видит её в первый раз. Кто-то из жителей иногда сетовал на непримиримость Бельчика, но подполковник Каменев или главный хирург города Сюлевич или жена Сюлевича, ещё более видный специалист по трудноизлечимым болезням, возражали:

– Сейчас демократия, нужен же хоть один представитель старого режима.

При этом тот, кому это говорилось, оглядывался, но Каменев или Сюлевичи не оглядывались никогда. Так шутить решались только они. Каменев вообще был человек грозный, с бритой опасной бритвой большой головой, с тяжёлым торсом, втиснутым в мундир, а Сюлевичи – вдобавок к своей незаменимости – страстные игроки в преферанс. Лиля думала, что игроки вообще люди смелые.

Но, в самом-то деле, коридор был под надежнейшей охраной, пока тут живёт этот белый приблуда. И откуда взялся?

Бельчик просто-таки никого чужого не пропустит в коридор. Никого абсолютно… словом…

Костьми ляжет, но дорого продаст жизни из всех двадцати семи комнат.

Лиля прошмыгнула к чёрному ходу, где стояли ящики с вывороченной стружкой – раньше там хранились химические средства для экспериментов. В нижнем этаже офицерского дома находилась медицинская лаборатория для опытов на животных. Она завершила своё существование после того, как дети из дома отворили украденным ключом вольер и выпустили собак. Мэр, которому в тот же день положили на рабочий стол информацию с фамилиями виновников, скомкал лист и навсегда вошёл в историю города, сказав:

– Мы калечим души. Собак – по дворам раздать, лабораторию – под ключ, а это….

И он, с отвращением взглянув на медленно разворачивающийся, как оживающая неведомая тварь, лист, показал на него движением подбородка исполнительному секретарю:

– Передайте тому, кто придумал делать из детей преступников. Быть может, ему понадобится сегодня бумага.

Никто не посмел засмеяться, но договор с естественнонаучным университетом на аренду расторгли, заплатив неустойку из горбюджета, а лабораторию немедленно закрыли и сдали фармацевтической фирме под удачный процент. Фирма пока не спешила въезжать, подвал с мрачными под потолок стеллажами и разными, будящими отвращение, устройствами, вделанными в пол на цепях, стоял пуст и тёмен.

Лиля зашвырнула ранец в тёмный зев маленького помещения, расположенного сбоку с нарами для дежурного, и задвинула дружка за ящик.

После этого она, охраняя растопыренными пальцами свой нимб, чтобы не задеть за гвозди, торчащие повсюду из стен, выбралась во двор под крылья уже редеющих тополей, пробралась вдоль кованой решётки и, обойдя двор по кругу, сопровождаемая взглядами компании курящих мальчиков, вышла уже на другую сторону улицы – в быстром движении машин и обывателей, в квадратах намытых до радуги витрин.

Сунув руки в карманы, девочка независимо и быстро зашагала к набережной. Она остановилась у автомата с водой, и набрала себе стакан воды без сиропа. Отпив три или четыре глотка ледяной воды, Лиля сделала такое движение, будто собиралась выплеснуть остаток на мостовую, но что-то остановило её внимание в соседней подворотне. Она отошла и села на скамейку, специально помещённую напротив автомата, чтобы люди могли утолять жажду с удобством. Здесь она сделала ещё глоток и, вот бессовестная девочка, честно, бессовестная, оставила стакан на скамейке, встала и, сунув руки в рукава плаща, пошла по Дворянской к центру.

Из подворотни вышел какой-то высокий, в потёртом бушлате, со светлой неприглаженной головой и, перейдя улицу, остановился возле автомата. Он сел на скамейку в позе лесоруба, поднял недопитый стакан, где оставалось более половины, влил воду в рот, закинув и показав небу сильную линию профиля с вздувающимся кадыком. Поднявшись рывком, подойдя к автомату, очистил стакан струёй фонтанчика и, вставив его в гнёздышко, направился по Дворянской. Его догнал презентабельный молодой джентльмен в сером костюме, с цепью вокруг воротника рубашки вместо галстука и гигантским кольцом на среднем пальце левой руки. Стукнув прохожего кольцом по плечу, он вымолвил:

– Мы ж не договорили…

Прохожий обернулся.

– Потом, потом.

Тот, с цепью, всмотрелся и сказал фальцетом:

– Что с тобой? Ты как минуту назад вернулся , вот тебе моё честное слово, Волков. Если б я тебя не знал, подумал бы…

Остановленный, повернув к нему лицо так, что вновь мальчишеский профиль его, резких очертаний, нарисовался на фоне неба между акациями, внимательно посмотрел светлыми необыкновенно пристальными глазами.