Агния Аксаковская - Нам больше нравится ночь

Санька стояла молча.

– Ну, это, прям, дракон какой-то. – С некоторой неуверенностью выговорила она впервые употребленное слово. – Прям, какое-то чудище. Отлично, Каменева.

Тёплым послеполуднем девочки спустились по школьному крыльцу. У седьмого класса под литерой «Б» в пятницу по расписанию числилось пять уроков, но Почечка С Листочками ещё не вернулась с курсов повышения квалификации, на которые её спешно послали в связи с изменением Покорения природы на Биологию, а урок ритмики – дело тонкое.

Администрация ещё не сговорилась с длинным, проглотившим дециметровую линейку учителем со стороны, который вёл свои занятия частным порядком, по мере оплаты родителями курса танцев (народные, бальные и прогрессивные современные) и его аккомпаниатором, крохотным толстяком, которого ученицы всегда видели только сидящим на специальном стульчике с великолепным союзническим аккордеоном на коленях, и потому не представляли в других позициях.

Ходил слух, что Дециметр активно ведёт переговоры с кинотеатрами и другими зрелищными учреждениями, предлагая свои услуги – дескать, в лучших городах принято давать концертик перед киносеансом. Но вроде бы у него ничего не выходило, его предложения не оценили по достоинству. К счастью для Анны Станиславовны, которая не мыслила воспитания без умения двигаться под музыку, и для её питомиц, которым, в сущности, ужасно нравилось прыгать и чинно приседать в рекреации под надзором добрых глаз князя, глядевшего устало, и акулообразного создания, помещённого произволом архитектурной фантазии на потолке, Дециметр обещал подумать.

Таким образом, девочки освободились пораньше и были распущены после предварительных, ставших почему-то ежедневными, наставлений Лидии Анатольевны «сделать уроки и погулять, по городу зря не бегать».

– Если мама в магазин попросит сходить или к подружке вместе разобрать, что непонятное, – спокойно говорила всегда несколько отстранённая и высокая женщина с худым некрасивым лицом, освещённым прекрасными тёмными глазами. – И помните о наших разумных правилах.

Девочки молчаливо подтверждали, что внимают каждому слову. При слове о правилах самые почтительные закивали гладенькими и ершистыми головами, так что косы принялись ползать по школьной форме, – целый выводок змеят. Им очень нравилось, когда Лидия Анатольевна говорила, это вам не Санька с её ораторскими способностями и даже не Анна Станиславовна, которая до смерти пугала девочек своей холодной манерой изъясняться, так что не поймёшь, чем это всё кончится – иронизирует она или, взаправду, серчает.

И потому упоминание о разумности правил, якобы она говорит со взрослыми, всё понимающими людьми, не вызвало обычного глухого протеста, когда о них говорил кто-то другой, кто по умолчанию считает подростков слабоумными.

– С наступлением сумерек вы можете выходить на улицу только в сопровождении взрослых. А в девятнадцать ноль-ноль вас вообще никто не должен видеть вне дома и, в крайнем случае, закрытого двора.

Она подумала и добавила:

– Разумеется, для каждого правила есть исключения… например, посещение аптеки, которое, увы, иногда бывает неотложным. Но, полагаю, в таких случаях… да, в подобных случаях…

Она замолчала и распустила девочек.

Лиля и Кира задержались из-за Нюты, которая долго возилась в гардеробе и сетовала, что у неё с нового пальто оторвалась пуговица.

– Как же это… – Расстроенно приговаривала Нюта. – Мама давеча проверяла и заново всё укрепила.

Кира поучительно подергала её за льняной косичкин хвост.

– Самой надо пуговицы пришивать, тетеря. Может, мама нарочно некрепко пришила, чтобы тебя от тунеядства отучить. А, Лилька?

– Или домовой оторвал. – Заметила Лиля, спокойно ожидавшая в своём сером плащике, воротник которого она подняла, несмотря на то, что день за открывающейся то и дело дверью мелькал светлый и тёплый.

– Ну, я в домового не верю, – говорила Кира, когда они, наконец, отлепили Нюту от стойки с одеждой и все вместе протиснулись в основательную, как ворота, дверь.

Умирающий полдень ранней осени сразу завладел ими. Даже Нюта прекратила крутить осиротевшую петельку и рассеянно оглядела широкую улицу, в ярком золоте акаций неторопливо спускающуюся к реке. Нежное солнышко, как клубок жёлтой шерсти, висело над городом. У реки, наверное, светлее и ярче – серые волны окрашиваются на срезах, точно камни с ценной рудой.

– Верь-не верь, это факт твоей биографии. – Лиля, не щурясь, сквозь густые ресницы поглядела на солнце.

– Это что значит?

– То, что ему без разницы, веришь ты или нет.

Кира ухмыльнулась.

– Его нету.

– А он, – тихо улыбаясь своим мыслям, невыразительно продолжала Лиля, – думает, что тебя нету. К примеру. И он в тебя не верит.

Нюта радостно засмеялась – в спор она не вникала, но, как птица на ветке, следила за интонациями. Природа без спросу наградила её приличным музыкальным слухом, дома у неё громоздился в столовой рояль, на который Нюта смотрела, как на Анну Станиславовну, – с тоской и благоговением.

Кира не сердилась.

– Ежли он не верит, зачем он Нютке пуговицу оторвал.

Лиля пожала плечом.

– А может, не отрывал. Может, кто другой оторвал.

Киру без предупреждения посетило диковатое ощущение. Несмотря на солнечный день, её, как утром в учительской, пробрал холодок. Почему, она не знала – но в том, как Лиля это произнесла, послышалось что-то ненужное, цепляющее. До чего же Лилька любит валять дуру.

Кира и вообще не любила попусту болтать. Она заговорила о другом, забыв обернуться:

– Так что насчёт вечерних планов?

Лиля, шедшая чуть позади, громко и небрежно отвечала:

– Это ты насчёт библиотеки?

Кира хотела возразить, мол, сколько можно дурачиться, но тут же услышала дыхание за спиной и шаги. По чьей-то спине молотил ранец – звук, по которому сразу узнаёшь, кто тебя догоняет.

– В какую библиотеку? – Спросил громкий голос.

Кира поняла, что зря не обернулась и, скрывая неприязнь, посмотрела на безвредную, но утомительную каким-то насекомым любопытством Светку Чах.

– В городской мало, что осталось. – Сразу влезая в разговор по самые локти, которые она ловко вклинила между Нютой и Кирой, торопливо говорила Светка. – У них только и понту, что лампы на каждом столике с шалью… и лампы-то через одну светят.

Девочки молчали.

– А в школьной-то никто работать не хочет. Мой папа говорит, мол, за такие гроши разве мыша какая захочет, да и то, если бесплатное блюдечко с молоком ставить.

И Светка захохотала, явно воспроизводя такие же шумовые помехи своего отца.

– Так куда вы?

Лиля вмешалась. Лениво и широко зевнув, так что высунулись клычки, она сообщила: