Агния Аксаковская - Нам больше нравится ночь

– А вы что стоите? До потолка вырасти хотите? – Кинулась она к Кире.

– Мы сейчас, Александра Александровна. – Кира умела надеть на себя интонацию послушания так, что это не звучало пораженчески. Она знала, что учительницы это замечают и в большинстве своём, реагируют одобрительной ухмылкой. К этому большинству Санька не принадлежала, и её большой рот слегка покривился без намёка на одобрение.

В этот момент Нюта открыла дверцу и вылетела наружу. Вид у неё был то ли сонный, то ли напуганный. Лиля тотчас, отстранив ее, вошла в кабинку, предварительно зашвырнув туда ранец.

Нюта, столкнувшись с «альсансанной» и пробормотав невнятные извинения, направилась к Кире.

– Кир, я так сейчас испугалась… – Начала она.

Кира, мягко её отстранив, твёрдой рукой открыла крайнюю дверцу, откуда, и правда, донёсся тяжёлый запах чистящего средства с чесночным придухом. Такие мелочи Киру не останавливали. Нюта сунулась следом, торопливо и невнятно говоря о том, как её сейчас щипнуло что-то…

– За какое место? – Осведомилась Кира, закрывая дверцу пред вздёрнутым носиком белявки.

Оставшись одна в смрадной полутьме, где сквозь щели в досках почти не проникал свет, она нащупала выключатель, и издыхающая десятиваттовая лампочка слабо окрасила деревянные, в занозах стены. Поставив ранец в тёмный угол, Кира всё же потёрла нос. Да, запашок здесь будь здоров. И крючка не надо.

Впрочем, крючок наличествовал. Вбитый в стену ржавым гвоздём, он зловеще чернел в жёлто-сером полусвете. Кира принялась расстегивать платье, изогнув за спину руки. В других женских школах города общие раздевалки, пардон, комнаты для переодевания. Там девчонки могут помочь друг другу: со школьным платьем, затянутым на спине, самой управиться трудновато. Дома даже Кира просит маму застегнуть мелкий крючок у талии. Для этого ей приходится вставать раньше, до того как мама уйдёт на дежурство в госпиталь.

Ну, а уж как управляется Нюта, это поглядеть. Потом, после физкультуры (урока физического развития) подружки все оставшиеся перемены перезастёгивают ей пуговки на платье.

Кира подумала, что это очень приятно, когда мама о тебе заботится, ну, в меру, понятно. В этот момент за дощатой стеной что-то сильно зашебуршилось. Кира, влезая в горловину майки и придерживая косу, чтобы не зацепилась, прислушалась. Нелепо, ведь она помнила, что в соседней кабинке никого – там морилкой не пахнет, но стены очень уж грубо оструганы, того и гляди, посадишь затяжку на платье, а это уже проблема.

Шебуршение тут же прекратилось, что-то тихонько стукнуло, еле слышно, внизу у стены. Кира, завязывая пояс брюк, нагнулась и прислушалась. Потом успокоенно поправила на гвозде свою одежду и, свернув, сунула в ранец тёплый комочек чулок.

Слышимость уж больно хороша. А в этих утлых отдельных комнатках всё же лучше, чем, если бы приходилось переодеваться при всех, подумала она. Если бы так не воняло санитарной смесью и ещё какой-то острой мерзостью… запах, показалось ей, усилился, он обогатился новым оттеночком… непохоже на морилку… наверное, просачивается сквозь доски.

Кира поспешила взяться за ручку.

Нет, нет, не то, чтобы она отличалась застенчивостью… и заштопанное бельё вовсе не повод стыдиться. Просто ей неловко почему-то смотреть на подружек в этой невольно домашней интимной обстановке в то время, когда стены школы напоминают, что ты под надзором.

Она вспомнила школьный бал и Лильку в костюме волка. (Красную Шапочку изображала Нюта). Когда Лилька стащила, запыхавшись с головы маску, и спустила с плеч мохнатый комбинезончик, Киру пробрало непонятное чувство – белые и худые Лилькины плечи производили тревожное впечатление над серым косматым телом чудовища. Лилька смеялась, рыжие, ничуть не смятые головой волка волосы падали ей на плечи… что-то в этом было такое, на что Кира предпочла бы не смотреть.

Дверца не поддалась. Кира дёрнула снова. Старые доски затрещали. (Только такие и нашлись, чтобы соорудить по требованию Анны Станиславовны эти кабинки, долженствующие, по её словам, о которых, конечно, не знали дети, обеспечить чувство уюта и мирного быта нашим школьницам, пережившим военные годы .)

Дверца застряла, Кира ударила кулаком возле ручки, и тут же дверь потянули с той стороны. Она вырвалась, почти задыхаясь. Перед ней стояла с вопросительным лицом Лиля, тоненькая, похожая на дорогой цветок, зачехленный от мороза в безобразный газетный кулёчек.

– Где у тебя застряло? – Спросила она. Кира что-то пробурчала.

– Фу, ты вся провоняла морилкой. – Дёргая носом, сообщила Лиля.

В помещении пустёхонько, в зале уже слышался командный голос Саньки. Кира поспешила туда, чтобы скрыть своё смятение. Входя в зал, полный яркого сентябрьского света, бодро бившего сквозь высокие затянутые сеткой от мячей окна, и окунувшись в тихий гул голосов вдоль шведских стенок, Кира призналась себе. Да, она испугалась. А кто бы не испугался, услышав этот звук?

Он и сейчас звучал у неё в голове – совершенно непонятный, режущий, будто кто-то провёл мокрым пальцем по стеклу. Он был похож… да, похож на смех. Но так противно не смеётся даже Санька, когда кто-нибудь из учениц не может выполнить фигуру «мостик».

Она заняла своё место в строю, четвёртая с конца, со вздохом подумала она. Когда Санька перестраивала их на прошлой неделе с учётом того, как кто подрос за лето, Лиля, раньше стоявшая рядом по правую руку, была втиснута на передний фланг, третьей от начала. Ну, Нютка, та известная макаронина, ещё в прошлом году она вытянулась, как хилое растеньице, дорвавшееся до света. Правда, рост и изящные формы не спасали её от придирок Саньки – уж больно белянка неуклюжа, просто корова на известной гладкой поверхности.

Мельком Кира отметила, как растолстела Света Чах, стоявшая посредине. Недавний обрывочный разговор у кабинок неприятно кольнул… Кира не любила досужей болтовни и Светку недолюбливала по этой причине. А та вовсе и не растолстела – просто умеренно округлилась там и сям. Вот что значит, когда не любишь человека, назидательно укорила себя Кира.

Прозвенел звонок. Девочки сразу затихли у линии. Санька-Кавалеристка прошлась вдоль строя. Два десятка пар глаз следовали за изумительными Санькиными ногами – взгляд оторвать трудно. Санька пребывала в обычном настроении – как всадник, приподнявшийся на стременах с занесённой шашкой – но к настроению что-то примешалось. Что-то рассеянное мелькало в Санькиных движениях, то есть, приходилось предполагать, что учительница физического развития застряла в редкостном для неё состоянии – состоянии размышления.

О чём может думать Санька, никто не смел и предположить, и потому девочки следили за синим с красными полосами Санькиным костюмом, блуждающим вдоль строя, как львы на тумбах за не очень любимым дрессировщиком.