Мария Костылева - И пришёл великан. Часть 1

А вот если бы не зелье, она вряд ли бы уснула в эту ночь.

***

На следующее утро Ронха выбежала из дома и вскинула в приветственном жесте руки, ладонями вверх.

– Здравствуй, солнышко! – прошептала она и закружилась по полянке, приминая траву босыми пятками. Трава была холодная – солнце ещё совсем недавно поднялось над горизонтом, не успело согреть землю. Впрочем, судя по тому, что по небу была размазана светло-серая пелена, тепла в этот день всё равно не ожидалось.

Тем утром у Ронхи было отличное настроение. Она проснулась с мыслью о том, что не будет брать у Тальвина деньги. А это означало, что она никуда не поедет: ни в страшный лес Черевеск, ни куда-либо ещё. Это означало, что ей не грозят опасности, которые подстерегают тех, кто путешествует, и что ей не придётся несколько недель терпеть общество Тальвина, Мильса и Лееж. Это также отменяло разлуку с землёй – ведь под путешествием на материк, в первую очередь, подразумевали переправу на пароме с мыса в какой-нибудь лакеннский порт не на Саэр-Ри, а Ронха не любила морскую воду и боялась паромов, равно как и всех машин, питавшихся углём.

Ронха решила, что не будет брать деньги у Тальвина, поскольку вдруг поняла, что с тем же успехом может занять их у кого-то ещё. В мире – в частности, на Кольцовом мысу – богатых людей было предостаточно. А в Коэспэне, она слышала, существовало место, которое называлось «банк», где могли одолжить денег всем, кто в них нуждался. Почему это простое решение не пришло Ронхе в голову накануне, она не знала. Пришло бы – не унижалась бы перед Тальвином, не боялась бы неизвестности, и песенка бы дурацкая эта к ней не прилипла…

Ронха, может быть, и на встречу бы не пошла, однако попросту не смогла отказать себе в удовольствии сообщить Тальвину о том, что она думает насчёт его затеи. Уже после того, как она выяснит, что это за затея, разумеется – хотя ей казалось, она уже догадалась, о чём идёт речь. Ах, как будет замечательно, когда она сможет назвать его дураком, сказать, что его деньги она видала в гробу, рассмеяться презрительно – и уйти. Хотя бы немножко подпортит настроение этому самоуверенному типу за то, что унизил её накануне! И не только накануне, если вспомнить… Но Ронха благосклонно решила не вспоминать. Зачем прошлое ворочать, в самом деле.

В жизни Ронхи не существовало часов. Считая себя деловым человеком, она иногда думала обзавестись какими-нибудь ходиками, однако каждый раз убеждала себя, что это ей совсем не нужно: Ронха прекрасно знала, когда рассветало, и когда наступал полдень, когда солнце поднималось в зенит и когда оно садилось. Люди никогда не назначали ей встреч, а всегда приходили сами. Получается, часы были бы совершенно лишним предметом – тем более, здесь, в диковатом интерьере этого дома, где всюду были расставлены букеты из ветвей дрока и дуба, где стены украшали древесные венки, где под потолком висели пучки разнообразных трав, которые использовались в зельях чаще прочих; котёл для этих самых зелий стоял на видном месте, в рабочей комнате, на отдельной маленькой плите, заговорённой от огненных духов. Здесь всё указывало на тесную связь хозяйки с природой, в этих стенах не приживались какие бы то ни было рамки или схемы – разве что в расстановке пузырьков с зельями прослеживалась какая-то логика. Ронхе не хотелось бы, чтобы её личный уютный хаос подчинился размеренному ходу стрелок по циферблату. Но в тот день она остро жалела об отсутствии часов – ей прямо-таки не терпелось встретиться с князем.

В конце концов, она решила отправиться в лес пораньше. Времени ещё оставалось много, но Ронха знала, что скучать не будет – в самом деле, разве можно скучать в лесу?.. Отпустив с зельем из ландышей одну клиентку, жаждавшую любви соседа, Ронха вывесила на калитку табличку: «Приём окончен» и, тихонько напевая себе под нос, зашагала по направлению к условленному месту.

Ронха чувствовала себя вполне счастливым и довольным жизнью человеком ровно до тех пор, пока не оказалась на опушке и по привычке не повернула голову в сторону Коэспэнского холма. В этот самый момент она замерла, будто услышала выстрел, и во все глаза уставилась на открывшуюся её взору картину.

Пейзаж, впрочем, был такой же, как обычно, хотя, конечно, единственный в своём роде: маленькое облачко как-то особенно робко выглядывало из-за зелёной спины холма, а над водой кружилось очень уж много чаек. Но тоска в этот самый момент так сильно сдавила её сердце, что аж дышать стало невозможно.

«Это в последний раз, – вдруг поняла Ронха. – Я больше никогда не буду смотреть на Коэспэнский холм с этой опушки».

Бояться вроде бы было нечего – она ведь уже решила, что никуда не поедет с Тальвином. Но такое мощное предчувствие нельзя было взять и выбросить за ненадобностью. Нельзя было не задуматься над тем, откуда оно взялось и что могло означать.

Вот, получается, чего она избегает, отказываясь от путешествия. Смерти. Потому что только смерть может помешать ей вернуться на свою землю. Больше нечему.

Ронха двинулась дальше. Ноги её слушались плохо. Кое-где она даже оступилась, чего с ней отродясь не бывало – в родном-то лесу!

Она шла той же тропинкой, что и накануне, рассеянно кивая знакомым деревьям.

Вот берёзовая роща, где она повстречалась с волком. Высокие, стройные деревья с гибкими, точно руки танцовщиц, ветвями… Да позволят вам Богини здравствовать, дорогие берёзки, и солнцу радоваться, и дождю, и любовь дарить этому миру – уж вы-то умеете, вы-то знаете как… Каждая из вас знает – даже юные деревца, недавно ещё только начавшие свой путь из земли к небу. Как удивительно они растут, целой компанией. Деревья-подружки. Тончайшие, налитые солнцем стволы. Струны, словно созданные для того, чтобы на них ясным утром играла богиня Сарен – та самая богиня, которой служили её, Ронхи, предки…

Вдруг Ронха остановилась, полная смятения и охваченная новой волной тревоги, хотя как будто и успокоилась немного – всё-таки сложно пребывать в дурном расположении духа, когда гуляешь среди берёз. Меж этих белоснежных древесных струн её глаза внезапно уловили какое-то движение. А потом, медленно вышагивая на длинных тонких ногах, перед Ронхой появилась большая птица с серо-серебристым оперением, одновременно похожая и на павлина, и на цаплю. Тонкий клюв, круглые глаза, короткий хвостик о трёх перьях и небольшой изящный хохолок, точно клочок тумана над длинными ресницами. А может, и правда клочок тумана. Птицы-фелии, представительницей которых была эта красавица, чаще всего появлялись именно из тумана; даже сейчас у покрытых мхом корней молоденьких берёз висела полупрозрачная дымка, и если бы заворожённая Ронха дала себе труд приглядеться, то увидела бы её. Но Ронха смотрела только на птицу, в самые её глаза, а птица, не мигая, смотрела в ответ.