Мария Костылева - И пришёл великан. Часть 1

В Коэспэне Ливк несколько раз участвовал в настоящих ограблениях, где показал себя ловким и отважным малым – взять хотя бы то, как лихо и бесшумно он мог взбираться по верёвке к чьему-нибудь окну на высоком этаже, никто более так не мог!.. Но всё это как будто происходило с каким-то другим парнем, с которым у этого увальня, пробиравшегося кустами к лагерю лакеннцев, попросту не могло быть ничего общего. Ливк сейчас должен был родиться заново, и весь вопрос состоял в том, сможет ли он стать другим человеком, или станет никем. Во втором случае не видать ему ни золотых браннов, ни Зелёных Островов, да и с самим собой лучше вообще дело не иметь…

Нет, он сможет. Он ведь не трус, в конце-то концов.

Вскоре Ливк увидел очертания палаток. Остановился, облизал пересохшие губы, двинулся дальше…

– Стой! Кто идёт?

Ливк поспешно спрятал кинжал в пристёгнутые к поясу ножны, стараясь, тем не менее, сделать это незаметно, и чуть одёрнул тёмно-серую с кожаным кантом куртку. Он совсем не подумал про часовых! А те, между прочим, запросто могли его заставить поднять руки, и поди потом объясни, зачем простой почтальон подкрадывается к лагерю с кинжалом.

Перед ним возникла чья-то фигура с ружьём наперевес. А может быть, то было не ружьё, а какое-нибудь другое оружие. Мушкет там, или винтовка. Ливк особо в них не разбирался.

– Почтовая служба Коэспэна. – Голос Ливка прозвучал на удивление твёрдо. – У меня письмо для лейтенанта Тальвина Эмерского. От его супруги.

– Покажи почтальонский знак.

Ливк отогнул полу своей длинной непромокаемой куртки, демонстрируя блестящий герб почтовой службы. За свою жизнь он перепробовал множество различных занятий, и профессия почтальона была ничем не хуже – хоть, увы, и не лучше – остальных. Именно благодаря этому знаку Ливк и оказался в доме тэбы Талир – принёс известие какой-то служанке о смерти её матушки.

Был там и тэб Саймол, однажды схвативший Ливка за руку – схвативший в буквальном смысле, ибо дело происходило в тот вечер, когда Ливк грабил дом этого молодого дворянина (которого там, кстати, вовсе не должно было быть). Хватка у тэба Саймола, надо сказать, была что надо. Он легко скрутил Ливка и, усадив его на стул, крепко стянул запястья какой-то верёвкой. Затем он позвал слугу, велел тому бежать за полицейским из охранного, а сам остался сторожить пленника. Ливк уже почувствовал себя обречённым, когда в окно влез один из его дружков и, оглушив хозяина дома, развязал путы. Беда была в том, что между тем моментом, когда тэб Саймол отослал слугу, и тем, когда явился освободитель Ливка, прошла, по крайней мере, пара минут, и тэб успел как следует запомнить незваного гостя.

Застав почтальона-Ливка в доме тэбы Талир, Саймол, которому как раз требовался наёмный убийца, встрече этой порадовался, как сошествию Богинь на землю. Он решил, что человеку, уже преступавшему закон, ничего не стоит преступить его ещё раз. Тем более, за хорошую сумму.

Ливк клялся, что теперь стал честным подданным своей страны, всячески изворачивался, бранился и подумывал о побеге. Он так рьяно стоял на своём, что, вполне возможно, одержал бы в итоге победу, но тут к нему вдруг подошла удивительной красоты женщина с водопадом чёрных тугих локонов, расплескавшихся по плечам.

«Конечно, вы совершенно правы – мы просим вас о невозможном, – проговорила она ласково, и её изумрудные, как Зелёные Острова, глаза, лучились пониманием. Потом она повернулась к тэбу Саймолу, и её чёрные брови страдальчески изогнулись. – Мы не можем заставлять этого человека брать на душу такой грех. Зря ты привёл его сюда, Саймол. То, что я сказала тебе тогда… это я от отчаяния, прости меня. Помышлять о таких вещах – малодушие. Нам не суждено быть вместе. Я ненавижу своего мужа всем сердцем, но я давала клятву перед ликами Трёх Богинь, и я должна быть преданной ему. Несмотря на всё то, что этот ужасный человек сделал со мной. Я должна…».

Потом у неё перехватило дыхание, и она отвернулась.

Ливк стоял, совершенно растерянный, смотрел на её спину – стройную, обтянутую тёмно-зелёным бархатом – и чувствовал себя отвратительно. Он, конечно, давал себе в очередной раз слово жить в согласии с законом… Но отказать в помощи этой несчастной женщине показалось Ливку гораздо худшим преступлением, чем преступление против Кодекса Лакенны.

«Брось, – нетерпеливо сказал тогда Саймол. – Судя по тому, что пишут в газетах, ему будто сама Шакката помогает – слишком уж он живуч, и мы не можем надеяться, что его убьют на войне…».

«Конечно, нет, – ровным голосом отвечала Талир. – Напротив, я должна надеяться, что он выживет. Потому что я его жена. Да, Саймол… Это моё испытание. Испытание длиною в жизнь. Сносить все его оскорбления, насмешки его пьяных друзей, закрывать глаза на этих жутких женщин, которых он приводит в дом, посыпать пудрой синяки… и верить. Верить, что мне хватит сил перенести всё это. И ещё, конечно, я должна гордиться тем, что мой муж сражается за правду, за свободу каких-то совершенно чужих людей… Я должна гордиться и быть благодарной. И я действительно благодарна, потому что… потому что, да простят меня Богини, я безумно счастлива, что он так далеко от дома!».

Почтальон не верил своим ушам. О тэбе Тальвине Ливк, в общем, знал только то, что он князь, и ещё волшебник; в Коэспэне о нём отзывались как о человеке лёгкого нрава, и к тому же справедливом и щедром. Но одно дело – то, как человек ведёт себя на людях, и совсем другое – то, что он в действительности собою представляет. А кому об этом знать, как не жене?..

Именно тогда в голове Ливка промелькнула парадоксальная мысль – вернее, даже не мысль, а некое её бесформенное подобие, тень мысли, которой суждено было со временем стать более чёткой, окрепнуть и подпитаться разнообразными доводами. Ливк тогда подумал: «Если я убью тэба Тальвина, я сделаю благое дело». И сам испугался того, что он подумал. И что не почувствовал отвращения при этом.

А тэб Саймол принялся подливать масло в огонь.

«На тебя единственная надежда, парень, – говорил он, разглядев, очевидно, сомнение в лице Ливка. – Твой почтальонский знак – это наш счастливый знак. Спаси нас, и мы вознаградим тебя. Достойно вознаградим. Мы дадим тебе столько денег, что ты выберешься в люди, и уже никогда не упадёшь обратно».

Он как будто разгадал тайную надежду Ливка. Всю жизнь тот пытался вырваться из плена нищеты, в которой вынужден был обретаться с самого рождения. Всю жизнь хватался за любую работу, одна противнее другой, но денег всё равно никогда не бывало достаточно. Ливк каждый раз старался не скатываться до грабежей – воровскому ремеслу он научился по молодости – но иногда не выдерживал и снова шёл на дело. Чтобы потом ему стало ещё противнее от самого себя…