Анна Федорова - Кровь и вода. Допотопное фэнтези

Все они когда-то решили – как бы сказать точнее – изменить точку приложения своей преданности. Впрочем, обычно это называют «отречься от богов». По каким причинам они передумали и перестали молиться Творцу – неважно. Кто-то испугался. Кто-то соблазнился возможностями: властью, намеком на бессмертие, горизонтом другого мира. Кто-то поддался своим эмоциям, а точнее – ласке черной романтики. Универсальный для всех миров прием – вид крови на белой ткани – многих возбуждает. Наконец, были те, кто перешел на сторону Цитадели и ее Хранителя, повинуясь собственным выводам: ученые, теологи чаще всего. А, еще, конечно, были те, кто полжизни ни во что не верил, а потом сделал поверхностный, чаще всего безответственный, выбор. И – по закону причин и следствий – оказался здесь. Этих Мастема презирал больше всего. Отдать себя Цитадели – это вам не бросить монетку, решая, в какую сторону повернуть на перекрестке. Его оскорбляло, что кто-то может не видеть в этом абсолютной, не сравнимой ни с чем другим важности.

Размышляя о своей судьбе, он не мог представить себе себя, ведомого подобной случайностью – верить во что под руку подвернется. В глубине души ты всегда точно знаешь, для чего ты создан. Не думать об этом каждый день, не искать четкого ответа – преступление. Правда, самому Мастеме не пришлось искать ответ: он появился в сердце сразу после того, как проснулось его сознание. Но вокруг Мастемы были и другие примеры: примеры тех, кто искал и нашел. Они поднимались к этому знанию из пространства настоящего хаоса и дискордии, зовущегося душой: пространства, полного противоречий, тупиков, ошибок, заблуждений. Каким образом они достигали ясности? Как и в какой момент они понимали – всем сердцем, всей кожей – что их место здесь, и отправлялись в путь без колебаний? Загадка. Иногда ему казалось, что Хранитель в чем-то уважает этих искателей больше, чем Рыцарей. Та же самая схема, что и «Один раскаявшийся грешник дороже, чем тысяча праведников». Один пришедший долгой и трудной дорогой, прошедший путь от безликого до Рыцаря, дороже десятка тех, что родились здесь. Неужели? Нет, не может быть. Сервов – десятки тысяч. Рыцарей – сто сорок три. Между ними – бездна. Не только в смысле власти и магии.

Конечно, абстрактные рассуждения никогда не приносили никакой пользы. Поэтому Мастема думал об этом недолго. Скользя рассеянным взглядом по камням и будто бы приклеенным к ним человеческим силуэтам, он шел туда, куда и собирался. Возможно, кто-то провожал его глазами – его прямая, гордая фигура в черно-белом резко выделялась на фоне лишенного красок, скромного ландшафта. Работы здесь велись не слишком спешно, так что у них было время посмотреть, на секунду отвлекшись от своих занятий – или воспользовавшись паузой, как сейчас.

Даже сквозь пыль, и тени, и помехи было легко понять, чем они здесь заняты: строят новую дорогу. Старая – даже раствор кое-где повыветрился из щелей между камнями – дорога вела к любопытному зданию, совсем невысокому, но внушающему какое-то уважение. Его лаконичность намекала на точнейший расчет, сопровождавший строительство. Здание прочно стояло на толстых, основательных колоннах и слегка сужалось ко второму этажу. По поверхности матового коричневатого камня шел простой повторяющийся узор, оплетающий все здание, будто защищая его.

Проходя между колоннами, Мастема слегка наклонил голову в знак уважения. Он остановился, едва полумрак нижнего этажа полностью скрыл его от любых любопытных глаз.

– Что ты думаешь делать теперь? – тут же заговорила с ним жаба, сидящая в узкой каменной нише. Голос жабы немедленно подхватили другие создания, заботливой рукой размещенные неподалеку: группа каменных фазанов в углу, статуи с обломанными руками в каждой арке, круглые рыбы, укоризненно глядящие с пола. Весь этот бестиарий ожил и посмотрел на него, повторяя:

– Что ты думаешь делать теперь? Теперь?

Но Мастема давно привык к этим шуткам. Он благодушно погладил жабу, понимая, что все, на что она способна – повторять и усиливать его собственные мысли. Так что нет нужды кричать на нее или даже укоризненно смотреть. Единственное, что сработает – начать думать о чем-то другом. Под его рукой камень слегка вибрировал, будто спрашивая: какую форму мне принять? Что сказать? Мастема ощутил легкое желание изменить здесь что-нибудь, оставив напоминание о своем визите, но отогнал его, как каприз.

Жаба перестала дрожать и ободряюще сказала:

– Но ты что-нибудь придумаешь, верно? Мы верим в тебя.

– Мы верим в тебя! – отозвались фазаны, статуи и рыбы. Даже осьминоги на потолке что-то зашептали – и они явно были согласны с жабой.

Сухие каменные голоса тут же замолкли, едва Мастема сосредоточился. Помещение чутко отзывалось на любые перемены в душе вошедшего.

Мастема поднял глаза и произнес в потолок:

– Конечно, я что-нибудь придумаю.

– Рад слышать это, – саркастически отозвался потолок совсем другим голосом.

Способность Хранителя вселяться в каждый элемент мира и говорить сквозь него всегда заставала Мастему врасплох, хотя он знал, что именно этого и стоит ожидать. Хранитель наблюдал за ним, не отпуская ни на мгновение. Вряд ли он ждал, что Мастема совершит ошибку – ошибок за последнее время было уже сделано достаточно – скорее, хотел оценить его способность не падать духом в шаге от конца.

Со стороны спуск Мастемы на нижние уровни выглядел малодушным бегством. Увы, фактически так и было – никаким планом действий Мастема похвастаться не мог. Он хотел побыть один, не встречаясь глазами ни с кем, кто может его осудить – то есть с любым Рыцарем Цитадели.

Хранитель зовет его. Наверное, пришло время объявить приговор. Наказать Мастему за их преступную неосторожность, за ошибку. Мастеме было почти все равно. Он уже был наказан – потерял то, что он любил. То, чтобы главным в его жизни с самого рождения. Закрывая глаза, они видел перед собой это не улыбающееся, сосредоточенное и одновременно полное дерзкой надежды лицо, и ему хотелось умереть. Он потерял ее. Какая разница, что скажет сейчас Хранитель?

Мастема безмолвно смотрел в потолок, на осьминогов, готовый исполнить любой приказ.

– Немедленно возвращайся, – сообщил потолок. – У меня есть для тебя хорошие новости.

Рыцарь вспомнил свои недавние размышления о том, что сервы, ставшие рыцарями, дороже Хранителю, чем его дети, и поразился глупости этих мыслей. Если бы это было так, Хранитель не терял бы времени на разговоры с ним, и его голос не звучал бы так… ободряюще. Быть может, не все еще кончено?

Перемещения в Цитадели совершались не мгновенно, и Мастема двинулся вверх по бесконечным лестницам. Лестницы, лестницы… каменные, ледяные, зеркальные, пологие и крутые, прямые, изгибающиеся, спиральные… Небольшая группа сервов, встреченная им на одной из лестниц, почтительно расступилась перед ним. У этих уже были разные лица, того же сероватого оттенка, что у безликих. Впрочем, без тонкого металлического сияния, как у самого Мастемы – у того глаза и кожа едва заметно, холодно поблескивали в свете ламп-шаров, расставленных на некоторых лестницах.